— Наверное у нее золотая дырка между ног, если она позволяет себе такое неуважение и знает, что ей за это ничего не будет.
— Ну, что ты. Папочка, она, наверное, выбирает наряд. Он ведь должен соответствовать окружающей обстановке, а такое дерь… красоту найти безумно трудно.
Тамерлан ощутил, как чешутся ладони свернуть тонкую шею Цэрцэг, сдавить ладонью и до хруста. ее муж, поддакивал ей во всем и с ненавистью смотрел на Хана. Без Цэцэг он мало что из себя представлял, но его семья была довольно могущественной и имело свои связи в правительстве. Остальные поздравления он получал от родственников и ощущал, как постепенно начинает выходить из себя, как от злости начинает всего трясти и хочется найти Ангаахай и вытрясти из нее душу.
Гостей разместили за столами, когда вдруг двери приоткрылись и все повернули головы, вместе с Тамерланом, который от бешенства так сдавил столовый нож, что тот погнулся. Разговоры стихли и воцарилась гробовая тишина. Ангаахай везла впереди себя маленькую инвалидную коляску… Как она смела?! Как … как могла выкинуть такое? Привезти сюда Эрдэнэ! Девочке запрещено выходить к гостям!
— Кто это?
— Дочка Хана инвалидка без ног.
— Аааа… а чего ее раньше никто не видел?
— Так она ж убогая. Он ее прятал.
— Понятно. Я не думала, что у него есть дети.
— Ничего русская родит ему еще парочку безногих блондинчиков.
Сдавил нож еще сильнее, так что даже тупое лезвие продрало кожу на ладони и кровь капнула на салфетку.
— Прикажи им убраться, — тихо прорычал дед, — пусть охрана выведет обеих!
Но Тамерлан не слышал деда, он смотрел на свою жену и на девочку в коляске. Обе одеты в белые балетные костюмы, волосы собраны и из-за спины Эрдэнэ виднеются белые крылья, посыпанные блестками. Еще одна дурацкая мишура.
Но когда девочка посмотрела на отца и улыбнулась ему ярость начала сменяться странным жаром и каким-то …каким-то невероятным ощущением. Ангаахай кивнула куда-то в сторону и заиграла музыка. Довольно известная даже для тех, кто совершенно не разбирается в балете.
И он не поверил своим глазам. Они начали танцевать. Вместе. Девушка в пуантах (откуда только достала?) и девочка без ног. Их движения были синхронными, плавными и через какое-то время Хан перестал думать о том что девочка на коляске, она двигалась всем своим тельцем, взмахивала руками изгибалась вместе с девушкой, которая то накрывала ее руками крыльями, то кружила вместе с коляской. Это было не просто красиво. Это было настолько завораживающе прекрасно, что он ощутил жжение в глазах и в груди.
«Если бы у меня были ноги я бы стала балериной»…когда-то он услышал, как Эрдэнэ говорит это Зимбаге. Но никогда бы об этом не вспомнил…
Когда танец закончился тишина все еще висела в воздухе, а раскрасневшаяся Ангаахай, подвезла Эрдэнэ к Хану. Они стояли напротив стола вдвоем. Раскрасневшиеся с блестящими глазами и смотрели на него.
Потом Эрдэнэ перевела взгляд на девушку та ободряюще ей кивнула, и та опять посмотрела на отца.
— С Днем Рождения, папочка! Я выучила этот танец для тебя! Знаю, что… что мною трудно гордиться, но я буду стараться, чтоб ты не разочаровался во мне. Вся сила не в ногах, а в голове!
И тут раздались одинокие аплодисменты. Хлопал в ладоши дед. Следом за ним зарукоплескали и остальные. Девочка повернула к нему личико, а Хан весь внутренне сжался, готовый перерезать Батыру горло если тот скажет какую-то гадость.
— А она смелая эта малышка. Настоящая Дугур-Намаева! Иди-ка сюда!
И поманил девочку пальцем.
Ангаахай посмотрела на Хана и тот усмехнулся, чувствуя, как его распирает, раздирает, буквально разносит от гордости. Это было смело, нагло и очень красиво.
Но Эрдэнэ не торопилась подъехать к деду, она смотрела на отца.
— Подойди сюда, крошка, я кому сказал! — поманил прадед еще раз, но она грозно свела вместе брови.
— Я еще не договорила со своим отцом.
Снова повернулась к Хану.
— Я хочу сказать, что люблю тебя, папа.
И он ее любит, до безумия, до демонизма. Так любит, что готов был прятать Эрдэнэ от чужих глаз и языков всю жизнь, лишь бы кто-то не посмел ее обидеть даже словом.
— Прости, что ослушалась тебя… ты можешь меня за это наказать.
Ангаахай опустила веки.
Оооо, он ее накажет. Так накажет, что она выть будет под ним и умолять его не останавливаться ее наказывать.
В эту секунду распахнулись двери залы и вбежал испуганный охранник, он дико вращал глазами.
— Кто-то… кто-то ранил Киару! Она умирает!
Хан вскочил из-за стола и бросился во двор, за ним следом все гости. Монгол бежал к клетке, видя перед собой лишь черную тушу тигрицы, из-за прутьев в траву стекали ручейки крови. Он резко распахнул дверь, упал на колени, наклоняясь к морде своей девочки. Она еще дышала, но из ее живота, из зияющей кривой раны сочилась кровь, и тигрица вздрагивала в мучительных конвульсиях. Хан протянул дрожащую руку, погладил голову кошки между ушами.
— Я здесь… сейчас боль прекратится. Обещаю. Я здесь.
Примостил ее голову к себе на колени, чувствуя, как каменеют все мышцы, как комок в горле мешает дышать. Рука медленно достала нож из-за пояса. Он уткнулся лбом в бархатный лоб тигрицы и прошептал «прости», когда лезвие мягко и очень быстро перерезало сонную артерию.
Завибрировал сотовый Хана, тот достал его из кармана окровавленными пальцами и глухо заревел так что прутья клетки затряслись от этого рева. На дисплее корчилось в деланных рыданиях лицо Мухаммада. Он растягивал глаза и фальшиво заливался слезами.
«Жалко кошечкууууууу».
Глава 23
— Сукааа! Ублюдок! Мраааазь! Урою!
Хан ревел, вбивая кулаки в грушу, обрабатывая ее со всех сторон, а перед глазами яма, деревянный ящик, в который он сам положил Киару и прикрыл мягким пледом, а потом забил крышку и засыпал землей. Они стояли там втроем Он, Ангаахай и Эрдэнэ. Никто не плакал. Никто, кроме него. Изнутри. Он был привязан к кошке, настолько сильно, что сейчас вместе с дикой яростью ощущал горечь утраты. Долгие годы она была рядом, и он… да, он ее любил.
Гости давно разъехались. А точнее, он на хер всех разогнал. Они бежали из его дома так, что пятки сверкали. В гневе Хан был страшен, он рушил все вокруг. Через час дом напоминал руины. Дед уехал самым последним, не преминув раздать свои указания и запреты.
— Не смей соглашаться на бой. Ты на виду! Ты больше не мальчик для битья под ставки. Ты — наследник империи Дугур-Намаевых, а не ху*в гладиатор!
— Иди к черту, дед! Уходи! Пока я не сказал что-то, о чем мы оба пожалеем!
— Из-за чего? Из-за кошки? Купи себе еще с десяток! Тебя провоцируют, а ты ведешься!
