Приподнял голову, чтобы встретиться с ее затуманенным лазурным взглядом.
— Теперь веришь?
Усмехнулся и тут же оторопел, когда она поцеловала его в губы и тихо сказала.
— Ты пахнешь мною.
И она даже не представляла насколько глубоко в него въелся этот запах.
* * *
Спустя некоторое время
— Я хочу поехать с тобой.
Не оборачиваясь застегнул первые пуговицы рубашки, а она соскочила с постели в прозрачном пеньюаре и, оказавшись перед ним, растрепанная, еще не остывшая после сна, пахнущая их адским сексом ночью, сама застегнула еще одну пуговицу.
— Возьми меня с собой.
Бредовая просьба. Если бы его попросила любая другая женщина он бы оттолкнул ее от себя, как надоедливое насекомое.
— Тебе там не место.
— Почему?
Не смотрит ей в глаза. Так проще отказывать. Последнее время это стало невыносимым наваждением. Ощущение, что он не может сказать ей «нет». Особенно если она смотрит на него вот так. Снизу-вверх, заглядывая ему в глаза, чуть приоткрыв свой розовый рот, привстав на носочки, чтобы хоть немного до него дотянуться.
— Потому что я так сказал.
Он привык, что женщины, улюлюкающие в толпе обычно вульгарные, готовые раздвинуть ноги разукрашенные соски. Такими он их видел. С похотливо-алчным блеском в глазах. А потом выбирал любую и жестко драл во все щели в комнате для отдыха, или в туалете, или в машине. По пути в гостиницу. Они отсасывали ему, а затем оказывались на дороге с парой купюр в зубах и его автографом в виде спермы на их лице или волосах.
Да… были и те, кто брали с собой своих женщин и жен. Но у Хана нет своей женщины, а жена…
— Когда ты уезжаешь мне становится очень страшно.
Отвлекла его от мыслей, и он опустил все же глаза на ее нежное лицо в обрамлении тонких золотистых локонов. Потом бросил взгляд на плечо, на котором остались кривые розовые шрамы от когтей Киары. Благодаря Зимбаге раны зажили быстро. Провел по ним кончиками пальцев.
— И чего ты боишься?
— Что ты не вернешься ко мне.
Она его обескураживала. Каждый раз ставила в тупик, отнимала у него дар речи и превращала в немощного идиота, неспособного противостоять маленькой, хрупкой девчонке. Она выдрала из него согласие общаться с Эрдэнэ. Так искусно и ловко заставила его согласиться, что он сам себе не верил.
«Пожалуйста, я хочу с ней общаться. Ей нужно это и мне… я совсем одна в этом доме. Она очень одинока целыми днями только учебники, музыка… Она такая умненькая, талантливая. Я бы приходила к ней раз в день, хотя бы на час. Прошу тебя. Разреши.
— Нет.
— Я здесь ненадолго, а она привыкнет ко мне, а потом….потом ей будет тяжело со мной расставаться, да? Поэтому «нет»? Чтоб не общалась с твоей игрушкой и не привыкла к ней?
Сцапал девчонку за плечи и дернул к себе
— Кто тебе такое сказал?
— А разве это не так? Я ведь никто для тебя. Тридцать дней уже давно прошло, и ты можешь в любой момент избавиться от меня.
Долго смотрел на нее, на прозрачную белую кожу, на золотистые ресницы, на тоненькие венки на веках. Избавиться? Нет, блядь… он уже давно понял, что не сможет от нее не только избавиться, а провести без нее двадцать четыре гребаных часа.
— Ты можешь общаться с Эрдэнэ когда захочешь.
Он никогда не забудет, как в этот момент ее глаза наполнились слезами.
— Значит не никто?
— Ты можешь общаться с Эрдэнэ я сказал.
Обняла его за шею и быстро-быстро покрыла его бородатое лицо поцелуями.
— Спасибо, спасибо, спасибо.
— Перестань!
Отстранил ее от себя, не понимая почему у него разливается какое-то невыносимое тепло внутри.
— Почему? Тебе не нравится, когда я тебя целую.
Смотрит так искренне, так открыто, так невозможно пронзительно, что у него начинает болеть в груди.
— Не нравится? Хорошо я не буду.
Хотела вырваться, но он приподнял ее и ткнулся носом в ее нос.
— Ни хрена. Целуй».
— Возьми меня с собой. Один раз.
Тянет его к себе за рубашку, обнимает за плечи, обволакивает ароматом соблазна. Искушает настолько сильно, что он забывает куда хотел идти, зачем одевался. Подхватил Ангаахай на руки так, что она обхватила тонкими ногами его бедра и волна волос упала ему на лицо, сводя с ума, заставляя член не просто каменеть, а ныть от адского возбуждения.
— Повтори…
— Что повторить, — сильнее обхватывает ногами его бедра и впивается пальцами в его шею, прогибаясь назад, открывая его взгляду грудь, едва прикрытую тонкой тканью и он с рыком впивается в ее сосок жадными губами.
— Возьми меня …, - под ее голосок его пальцы лихорадочно дергают змейку вниз, высвобождая член и на весу насаживают ее на стоящий колом член, под их обоюдный стон. Бляяяядь, как же там узко и горячо, как тесно ее мышцы сдавили его плоть, орошая влагой… Она его хочет. Вот что лишало рассудка и превращало его в обезумевшее животное. Она. Его. Хочет. ее ладони сжимают его лицо, а глаза закатываются, когда Хан легко поднимает ее и насаживает на себя снова, стоя посередине комнаты совершенно одетый, опутанный ею и золотыми волосами, как лебяжьим пухом.
— Взял, — гортанно ей в губы, ловя ее стоны. — чувствуешь… я тебя взял.
Дааа, он возьмет ее с собой. Да… да… да. Черт возьми. Чтоб не разлучаться с ней. Отметит этот проклятый день рождения с навязанной дедом семьей и уедет с Ангаахай на две недели.
Глава 22
Он смотрел в окно, как они съезжаются к его дому. Многочисленные крутые тачки с купленными номерами. Внизу снуют слуги в белых накрахмаленных рубашках, серебряные подносы сверкают в бликах от вывешенных по периметру поместья гирлянд. Последний раз в этом доме были гости после свадьбы с той лживой сукой, чье имя вызывало гадливую дрожь во всем теле. После ее собачьей смерти здесь не было ни единой души, кроме него самого и Эрдэнэ. И не было бы еще тысячу лет.
Когда дед настоял на воссоединении семьи и перемирии Тамерлан оскалился. Единение? Перемирие? С кем? Со стаей шакалов, готовых сожрать друг друга за кусок пожирнее.
— То, что ты называешь семьей на самом деле стая. И каждый из них ждет, когда ты сдохнешь.
— Даже ты? — спросил старик, хитро щуря черные глаза и покручивая иссохшими пальцами набалдашник трости.
— В свое время мне было плевать жив ли ты, так какого хрена мне ждать твоей смерти? — пожал плечами и налил себе дорогой виски двадцатого года.
