Замерла… а он жадно прижался губами к моей шее, спускаясь вниз к ключицам, к груди, покусывая, вжимаясь в меня лицом. Резко поднял и хотел развернуть лицом к столу, вместо дыхание громкие вылетающие со свистом рычащие звуки. Он на пределе. Его терпение лопнуло. Но я удержала его за руки, своими дрожащими руками и села к нему на колени лицом к лицу. Пауза в несколько секунд и я чувствуя, как дрожащий от напряжения зверь сдается, позволяет оседлать себя. Огромные горячие ладони лихорадочно задирают мое платье, но я снова их перехватила и склонилась к его лицу, не отпуская одичалый голодный и безумный взгляд.
— Я сама… пожалуйста. Я сама.
Смотрит исподлобья, но не мешает и когда я сама расстегнула ремень, его глаза расширились, а зрачки увеличились. Мои руки осторожно сжали его горячий член и сквозь стиснутые зубы раздался рык нетерпения.
— Я сейчас…, - прошептала приподнимаясь, удерживая его плоть, стараясь не думать о боли, не думать ни о чем. Отключить любые мысли о том, что это принесет мне страдания. — сейчас.
Направила в себя головку члена и медленно опустилась, сверху наблюдая как открывается его рот, как закатываются уже его глаза и слыша, как что-то трещит под его пальцами, и на пол летят крошки стекла. И… мне не больно. Там внутри все чувствительно, очень скользко и горячо. Ощущение наполненности запредельное, но не болезненное. Опустилась до конца, ощутив, как его плоть полностью вошла в меня, мой лобок коснулся его жестких волосков, и я замерла.
— Бляяяяядь, — он запрокинул голову, со свистом выдыхая и дрожа от нетерпения.
— Можно… можно я тебя поцелую?
Молчит тяжело дыша, так тяжело что его грудь ходит ходуном. Наклонилась и накрыла его губы своими, приподнимаясь и насаживаясь на каменную плоть, настолько напряженную, что мне кажется она сейчас взорвется. И в эту секунду он вдруг сдавил меня обеими руками, заорал мне в губы, жадно набрасываясь на них, проникая языком внутрь, сплетаясь с моим. И рывком насадил на себя еще и еще. Не давая вздохнуть, сминая мои губы своими, выдыхая в меня огненным дыханием. Но мне не больно несмотря на то, что толчки резкие, сильные… где-то внизу появляется сильное ощущение трения. Внутри. Не глубоко, спереди. Оно нарастает, и я сама подставляю губы под дикие поцелуи Хана. Пока он вдруг не заорал, запрокинув назад мою голову, впиваясь губами уже мне в шею, толкаясь быстро, мощно и очень глубоко, и я ощущаю, как внутри бьет его горячее семя, а мои руки обвивают его голову, прижимая к себе. Я даже двинулась вверх-вниз, инстинктивно… в каком-то первобытном стремлении усилить его удовольствие.
Мы так и застыли, сдавливая друг друга в объятиях и мои пальцы запутались в его волосах, а его срывающееся дыхание обжигало мне шею. Я гладила его волосы, какая-то ошеломленная, растерянная и впервые не ощущающая себя оскверненной, разорванной… скорее какой-то целой, ожившей. И очень-очень повзрослевшей.
Хан отстранился, приподнял голову заглядывая мне в лицо, его глаза, чуть прикрытые тяжелыми веками, изучают мое лицо и губы сжаты, напряжены. Он всматривается в меня, словно с большой настороженностью. Его плоть все еще внутри меня, и я чувствую, как она подрагивает и эти легкие судороги проходят по его огромному телу. Перевела взгляд на смуглые пальцы, сжимающие мои бедра и тихо выдохнула — на платье остались кровавые следы. Хан раздавил бокал, стоящие на столе… По всему полу были рассыпаны осколки.
— Хорошо? — спросил хрипло и повернул мое лицо к себе, пачкая мою щеку кровью.
Перевела взгляд на его красные, сочные губы, влажные и такие манящие и неожиданно наклонилась к ним, в миллиметре остановилась, чтобы прошептать…
— Дааа… мне хорошо, с тобой, Тамерлан, — и сама прижалась губами к его губам.
Глава 19
Темнота похожа на жесткую вату, испачканную в черную краску и продираться сквозь нее все равно, что идти наощупь через болтающиеся обмазанные клеем, марлевые лохмотья. Я словно брала жесткую темень руками и раздвигала в стороны, а за ними еще один слой темноты. Лабиринт из мрака.
— Вераааа, Верочка, доченька… иди сюда. — голос чужой, но мне кажется, что я его давно знаю и он очень родной.
«Иду, мамочка, я же иду». Эхо доносится через расстояние где-то очень далеко, и я до безумия хочу туда попасть. Увидеть маму. Мне кажется меня там ждет нечто прекрасное и светлое, меня там ждет рай. Но я никак не могла продраться сквозь густоту ночи и в отчаянии пробиралась вперед, пока вдруг не оступилась и не упала. Мое тело полетело в пропасть, набирая скорость пока я не упала лицом в липкую грязь и не услышала тихое шипение. Вокруг по-прежнему тьма. Приподнялась на руках, утопая в вязкой жиже посмотрела наверх — там кусок голубого неба, а я в каком-то колодце и мне невыносимо страшно. Мне кажется, что вокруг меня вселенское зло.
Шипение раздалось снова и когда я рассмотрела в полумраке что это за звук, то от ужаса заорала. Меня окружали змеи. Их было так много, что они опутали мои голые ноги, руки, вылезали из грязи и ползли ко мне кишащим отвратительным, склизким клубком, пока чьи-то руки не вырвали меня из этого клубка, подняв вверх, и я с диким воплем не распахнула глаза, чтобы встретиться с черными глазами Хана.
— Ты кричишь, — сказал тихо, удерживая меня за голые руки, приподняв над подушкой. Одетый, от него пахнет улицей, свежестью и его особым мускусным запахом. Я точно помню, что уснула без него… Как он оказался в комнате? Как пришел, что я не услышала?
— Страшный сон, — все еще дрожа и пытаясь прийти в себя после отвратительного ощущения скользких тел под руками и под ногами. По щекам текут слезы ужаса. Какое-то время смотрел мне в глаза, потом аккуратно уложил обратно на подушки и встал в полный рост, чтобы уйти, и я не знаю зачем горячо и отчаянно попросила:
— Не уходи! Пожалуйста!
Резко обернулся, с неверием глядя на меня, как будто ослышался. В его глазах отражается свет от ночника, блестит оранжевыми пятнами в расширенных зрачках.
— Побудь со мной немного. Мне очень страшно.
Ощущение реальности сна все еще не отпускало и казалось, что в темноте из-под кровати покажутся змеи, заползут на постель и задавят меня насмерть или начнут жалить. Ожидание затянулось. Я была уверена, что он сейчас уйдет. Как обычно. Но Хан вдруг вернулся и лег рядом поверх атласного покрывала, закинув руки назад за подушку, и я какое-то время в полумраке смотрела на его лицо, а потом подползла ближе, улеглась под самым боком и нагло склонила голову ему на грудь. Дернулся всем телом и напрягся, как каменный, а я устроилась поудобней на выемке между рукой и мощной грудной клеткой, положила ладонь ему на живот… скользнула выше пока не ощутила, как гулко бьется его сердце. Горячий, сильный, огромный, как скала и страх начал рассеиваться, отступать. Рядом с ним можно бояться только его самого. Смотрела на его профиль, на четкую линию скул, покрытую густою порослью, на сочные губы, на прикрытые веки и волосы, упавшие на высокий лоб. Захотелось убрать их назад и коснуться его рта, очертить его линию. Он больше не казался мне страшным, отвратительным. И не верилось, как я раньше до обморока его боялась. Мне вдруг подумалось, что он ужасно одинокий, настолько одичавший, что стал злым и агрессивным, как зверь, которого морили голодом или жестоко мучили. Но ведь на самом деле Хан совсем не жуткий… и, возможно, кто-то когда-то причинил ему много боли и теперь он никого к себе не подпускает. Может быть я строю иллюзии и… не права, но мне так легче к нему привыкать.
