— Девять.
— Ты уже большая.
Хотелось завязать разговор, но не получалось. Она как будто говорила только то, что хотелось ей. Это был разговор-монолог. Ей не особо интересны мои вопросы и ответы.
— Ты удивилась. Он не рассказывал обо мне, да?
— Нет.
Усмехнулась. Тоже по-взрослому и на щеке появилась ямочка. Красивая девочка… похожа на Мулан из мультика. Как жаль, что у нее нет ног… почему? Вряд ли мне кто-то ответит на этот вопрос.
— Он никогда обо мне не рассказывает. Мне нельзя сюда выходить. Я думала вас нет дома. Когда никого нет я могу гулять… и смотреть на те качели. Они красивые. Их сделали еще до моего рождения. Для меня.
— Почему нельзя выходить?
Я присела на корточки, всматриваясь ей в глаза и в ту же секунду они вдруг почернели, как у ее отца, губы сжались в тонкую полоску.
— Не смей меня жалеть и смотреть вот так! Никогда!
Развернула коляску и быстро поехала прочь от меня.
— Я не скажу ему, что ты сюда приезжала! Хочешь я завтра тоже приду? У нас будет свой секрет? Эрдэнэ!
Но девочка не ответила, она быстро удалялась в коляске, а я смотрела ей вслед и чувствовала какое-то досадное бессилие. Словно только что, что-то испортила. Но сердце так и не отошло. Оно продолжало быть сжатым в комок и саднить. Да, от жалости. Но не потому что девочка без ног… это не приговор, это не конец жизни, а потому что… потому что она бесконечно несчастна и одинока. Как и я.
Глава 16
Я уснула не сразу. Долго лежала и смотрела в полумрак, вспоминая личико ребенка и совершенно взрослые глаза на матовой коже. И ничего не понимала… как будто наткнулась на какое-то чудовищный ребус или куски пазла настолько изодранные и запутанные, что мне оставалось только смотреть расширенными глазами и думать… что это было?
Девочка в этом доме стала для меня полной неожиданностью. То, что она дочь Хана — это шок. Его образ совершенно не вязался у меня с детьми. Особенно с такими детьми. Я с трудом представляла его отцом. И судя по всему не напрасно. Девочка показалась мне глубоко несчастной, травмированной и очень странной. Если вообще ребенок с подобным недостатком может быть всецело нормальным.
И все же наличие ребенка становилось для меня словно свидетельством того, что Хан человек. Слабое утешение, но это возвращало чувство реальности происходящего. Я уснула. Впервые вырубилась без каких-либо мыслей. Без снов. Без дремоты в которой прислушиваешься к каждому шороху.
Проснулась неожиданно посреди ночи. Услышала сквозь сон как Хан приехал домой. Так происходило всегда. Я его слышала. Стоило ему только появится в доме, как мое внутреннее чувство самосохранения заставляло вскинуться от ужаса в ожидании, что сейчас поднимется ко мне и… начнутся адские минуты боли. Я молилась тому, чтоб он не поднялся в спальню, но этого не случалось. Всегда и неизменно поднимался наверх, и будил меня для совокупления. Не тормошил, нет. Просто раздвигал мне ноги и брал. Иначе я все это и не могла назвать. Даже просто сексом, потому что все что происходило в этой спальне было чем угодно только не этим.
Насилием — да, пыткой — да, грязью — да. Привстала, опираясь на руки, прислушиваясь к шагам и звукам. Но Хан не поднимался наверх. А может это не он? Встала с постели и подошла к окну, отодвинула шторку — нет, он. Машина его.
Легла обратно в кровать и накрылась одеялом. На мне тонкий кружевной пеньюар и стоило бы его снять. Хан любит чтоб я ждала его голой. А для меня этот пеньюар был как какая-то хрупкая защита от его страшных глаз и дикого взгляда. Напряженная до боли в мышцах я ждала, когда он поднимется наверх. Но Хан оставался внизу и мне стало интересно почему он не заходит ко мне…
Вот это ощущение, что что-то изменилось осталось с того поцелуя на балконе. Точнее с того момента, как Хан впервые отодвинул меня в сторону и оставил в покое, так и не взяв. Как будто испугался. Накинув на себя халат, осторожно ступая босыми ногами на носочках, стараясь не скрипеть половицами, я спустилась по лестнице. Готовая в любую секунду удрать обратно и притвориться спящей.
В доме царила тишина. Как будто ОН и не возвращался. Я уже хотела вернуться в спальню как заметила приоткрытую дверь в обеденную залу и полоску света под ней. Не удержалась и прокралась, чтобы заглянуть. Неслышно ступая подошла к двери и посмотрела в щель. Тут же вздрогнула — Хан стоял раздетый по пояс и рассматривал жуткие ссадины на боку, прикладывая к одной из них кусок ваты и не доставая. Он тихо ругался сквозь зубы на своем языке. Даже издалека мне были видны порезы, кровь на рубашке и на его руках. Наверное, я все же издала какой-то звук, и Хан резко обернулся, а я тихо всхлипнула тут же желая убежать и не смогла — на его скуле и на лбу были видны порезы или раны от удара, губа лопнула и под глазом вспух кровоподтек. Посмотрел мне в глаза исподлобья… и я впервые не дернулась от ужаса от этого взгляда.
Он отвернулся от меня и снова потянулся с тампоном к ране. Попадая куда угодно только не на ссадину, он скалился и кривил рот. Сама не поняла, как приблизилась к нему и взяла за руку. Вздрогнул и тут же вскинул на меня пронзительный и тяжелый взгляд. Я инстинктивно хотела отвести глаза, но набралась мужества и выдержала. До конца. Пока хищник сам не отвернулся. Резко отнял свою руку, сбрасывая мою ладонь. А я посмотрела на баночку. Сумасшедший. Он заливал раны медицинским спиртом. Это же боль адская. Рядом в аптечке бутылочка с перекисью водорода и заживляющая мазь.
— Зачем спирт? Это же очень больно.
Пожал плечами и плеснул спирт на тампон. Намереваясь все же приложить к ране, но я опять удержала его за руку.
— Сначала перекисью, а потом мазью и заживет. Меня мама Света учила. Дайте я.
Посмотрел сначала на мои пальцы, контрастирующие с его смуглой кожей, а потом на меня. Ничего не сказал, но позволил забрать у него вату. Я налила на нее перекись и осторожно промыла рану на боку, стараясь не думать о том какая она страшная и как видно мясо, затем обработала вторую. Наклеила своеобразные мягкие повязки. Выбросила окровавленный тампон, оторвала еще кусочек ваты и посмотрела на его лицо.
Хан не сводил с меня пристального взгляда, и я не могла понять, что именно выражают его глаза. Их выражение было похоже на то, что было сегодня в доме его деда, когда я осмелилась поцеловать чудовище
— Надо промыть еще и здесь, и здесь, — показала пальцем на его скулу, лоб и вниз на рассеченную губу.
— Промывай.
Выдохнула и потянулась к его лицу, но я не доставала даже до его плеч.
— Сядьте.
Одной рукой придвинул стул, развернул его и уселся наоборот, облокотившись мощными руками на спинку. Стул жалобно застонал под его мощью. Выдохнув я коснулась ватным тампоном скулы, осторожно протерла рану, наблюдая как шипит жидкость во взаимодействии с кровью и не веря, что на самом деле делаю это. Прикидывая сколько займет времени прежде чем хищник меня сожрет.
