За своими мыслями она не заметила, как дошла до лавки травника. Машинально она достала список, где записала названия трав и зачитала его продавцу. Потом так же машинально засунула травы в небольшую сумку, висевшую на плече, и расплатилась. А потом вышла на улицу.
Суета Римса, голоса людей, стук копыт по мостовой внезапно оглушили её. Она присела на лавочку и тут же подскочила. На эту лавочку её усадил Эурелиус в ту, самую первую её прогулку по городу, их прогулку. Она упрямо встряхнула головой. Какое ей дело до этого мрачного человека, который нарочно оставил место для тьмы в своём сердце? А ветер играл её волосами и пахло почему-то галискаасом, совсем как в лаборатории отца…
Она поднялась с лавочки, когда совсем рядом одиноко протрубила труба короткий сигнал. Диара слышала этот звук один раз, давным давно. Когда королевский отряд проезжал через Гаст. Сердце забилось быстрей от нахлынувших воспоминаний. Она повернула голову и как раз вовремя, чтобы увидеть, как королевский отряд въезжает на главную площадь. Она поспешила туда, сама не понимая зачем.
На площади было людно, как будто все жители Римса собрались здесь. Ещё бы. Наверное, не часто приходится воочию лицезреть королевских гвардейцев. Диара подошла поближе.
В центре площади полукругом стояла королевская гвардия. Впереди на вороном коне сидел мужчина, уже в летах, в форме королевского служащего. Низенький, с жидкими волосами и некрасивыми неправильными чертами лица, он производил почему-то отталкивающее впечатление. Интересно, кто это? Но долго гадать Диаре не пришлось. Затрубили трубы, мужчина выехал вперёд и остановился, потом бегло осмотрел всех присутствующих и объявил:
— Я, волею Его Величества, Сируса, глашатай и исполнитель Его Высочайшей Воли, объявляю о желании Её Высочества принцессы Туруальды Эгинской, молодым неженатым девушкам, изъявившим желание, прибыть во дворец не позднее третьего числа следующего месяца для участия в отборе на место фрейлины Её Высочества. Я с отрядом королевских гвардейцев буду находиться здесь ровно три дня. За три дня прошу всех желающих собраться на площади или в гостином дворе, чтобы отправиться во дворец.
Глашатай важно поклонился и развернул коня. Половина отряда последовало за ним, наверное, в гостиный двор, половина — осталась на площади. Народ медленно начал расходиться, взволнованно обсуждая услышанное. Диара равнодушно повернулась спиной к оставшемуся отряду и направилась домой. Её это не касалось. Становиться фрейлиной при дворце она не собиралась. До неё доходили слухи, что за осиное гнездо представляет из себя дворец. Да судя по тому же Грацию, во дворце вовсе не так безопасно, как представляют себе, наверное, наивные девушки, обрадованные таким заявлением королевского глашатая. Но она была больше, чем уверена, что желающих будет очень много. Кто не променяет свою сытую, но бедную жизнь на возможность хорошо устроиться во дворце?
Свернув с площади на знакомую улицу, Диара вдруг увидела напротив силуэт незнакомого всадника на лошади. Точнее сначала всадник ей показался незнакомым, а потом она поняла, что стоит, хватая ртом воздух. Взгляд, осанка, растрёпанная шевелюра русых волос. Сомнений быть не могло.
— Эдмон! — Окликнула она, даже не замешкавшись. Ну может быть только на миг. Но голос оказался быстрее рассудка. Неужели приехал за ней? Но в сердце поселилась тоска. Какое-то странное предчувствие сжало грудь словно капканом.
Всадник повернулся. Эдмон. Сердце сначала пустилось галопом, а потом вдруг успокоилось. Она смотрела на жениха, жадно впитывая его образ, вспоминая всё, что было с ним связано, всё, что они пережили вдвоём, его робкое признание, и просьба у отца её руки, и первые свидания в городском парке. Она упрямо заставляла себя забыть растрёпанную нескладную фигуру с ледяным взглядом и с улыбкой, почему то пробиравшей до глубины души. Её это больше не касается. Она вернётся в Гаст, она продолжит такую знакомую с детства жизнь.
— Я вас не знаю, леди, — сухо бросил Эдмон и отвернулся.
Как это? Диара застыла не в силах осознать того, что сказал её жених, ну или тот, которого она звала женихом, всю свою жизнь и на кого надеялась. Она же видела узнавание в его глазах, она же думала, что сейчас он бросится к ней, раскрыв дружеские объятия, как обычно в каникулы, приезжая из университета.
— Подожди Эдмон, — попыталась она ещё раз, увидев, что он развернул коня и собирается уезжать, поверив на какое то короткое мгновенье, что его заколдовали. Запрещённое зелье, дурман трава, магия, да что угодно. Это не её Эдмон, не тот друг, которого она знала. — Это же я, Диарлинг, твоя невеста.
Он наконец удосужился повернуться и посмотреть на неё, глаза в глаза, сверху вниз. Он узнал её. Диара могла бы поклясться. А ещё она рассмотрела в его взгляде досаду и даже что-то похожее на злость.
— Вы ошибаетесь, леди, — наконец выговорил он. — Моя бывшая невеста Диарлинг пропала без вести полгода назад. — Эдмон выделил слово «бывшая». — Я очень скорбел по ней вместе с матушкой, но внезапные обстоятельства потребовали моей срочной женитьбы. Извините, ничем не могу вам больше помочь.
И, наконец, развернув коня, Эдмон медленно направился вниз по улице. Диара закрыла глаза и потрясённо привалилась к арке у входа на площадь, возле которой стояла. Неужели это правда, то что она услышала, неужели ей не приснилось? Неужели вот этот мужчина, говоривший с ней, с серыми колючими глазами, в которых нет ни капли чувства (а может и вовсе никогда не было) и есть её друг детства, который признался ей в любви на площади Гаста? Голова предательски закружилась. Ей надо побыть одной.
Но постоять в одиночестве ей не дали.
— Диарлинг, дорогая, надо же, какая встреча! — Диара обречённо подняла голову, уже зная, кого перед собой увидит. Граций, собственной персоной. Наглый, довольный, ухмыляющийся. Паника накрыла её с головой, а ещё злость. Она не сдастся!
А Граций уже подошёл и взял её за локоть, наклоняясь над ней. От его дыхания стало дурно до тошноты. Диар попыталась стряхнуть его руку и почувствовала как что-то острое упирается ей между лопаток.
— Дорогуша, я же сказал, что получу своё. Я привык всегда добиваться своего. И я получу. Было очень неосмотрительно с твоей стороны выходить из дома моего милого друга в одиночестве.
— Пустите! Я буду кричать! — Она дёрнулась и почувствовала, как это острое пропороло ей платье на спине. И теперь уже голой кожей она чувствовала сталь.
