Уж что-что, а хороводы водить я не была готова.
Впереди вспыхнул огненный столб. Народ восхищённо загудел. Небо над нами стало желтовато-серым. Сквозь звучащую из колонок музыку было слышно, как гудит огонь.
Толпа стала уплотняться, и я обнаружила, что мы движемся вместе с очередью прямиком к костру. Люди по очереди подходили к нему и что-то бросали.
— Ты будешь кидать? — спросила я Лёху, заметив, как он судорожно роется в карманах.
— Зажигалку брошу. У меня вторая есть.
— Она же взорвется.
— Ага. Прикольно народ стреманётся.
— Вот ты дебил.
— Всё нормально, — он положил руку на плечо Алёне. — Я на даче сто раз так делал. Это безопасно. Круг большой. А ты венок свой брось, ну или носки.
Я посмотрела на свои ноги. Носки бросать ради тупой забавы было жалко. Других здесь у меня не было.
— Хочешь? — Алёна протянула две, перевязанные красной нитью, палочки, которые она купила в палатке за пятьдесят рублей. — Просто зажми в кулаке и представь, что выбрасываешь всё плохое, что у тебя было за этот год.
Я подумала о «плохом». Перед глазами мигом пронеслась вся история с Детьми Шини, бессонные ночи после того, как Амелин уехал и годовые тройки по географии и истории. По большому счёту у меня не происходило ничего особенно плохого, а то плохое, которое потом закончилось хорошо, нельзя было считать по-настоящему плохим.
— А как же ты? Ты же себе брала.
— Я ленту кину, — Алёна сняла с головы плетёную повязку. — Она всё равно дурацкая. Я её в прошлом году здесь купила.
Услышав наш разговор, Якушин тоже полез в карманы. Вытащил маленький серебристый шарик, тот, что нашёл на карьере, какое-то время задумчиво подержал на ладони, затем убрал. После чего достал использованный проездной билет и остановился на нём.
У Гришиных друзей оказались такие же палочки, как у меня. Лучше бы мы просто по пятьдесят рублей в костер бросили и то было бы символичнее.
Хоровод образовался, когда костёр постепенно начал оседать.
В последний раз я водила его в детском саду и вспоминала об этом без ностальгии. Но здесь деться от него было некуда: люди толпились, как на проход к эскалатору в метро. Впереди меня оказалась Оксана, позади Якушин, а перед Оксаной Пинап. Мы шли друг за другом под музыку, и я всё думала, как бы мне подобраться к Пинапу, но руки никто не расцеплял.
Музыка ускорилась, я еле успевала переставлять ноги. Алёна радостно взвизгивала, Оксана пританцовывала, Якушин раскраснелся и повеселел.
Но когда из колонок вдруг послышался голос Верки Сердючки и её «Гоп-гоп», хоровод безжалостно рассыпался и подхватившись, народ ринулся отплясывать. Начался полный хаос.
Я и глазом не успела моргнуть, как какой-то ряженый мужик подхватил меня под локоть и, высоко подскакивая, помчался галопом кружить. Раскрутил, а потом внезапно выпустил. Я думала буду лететь до самого карьера, но под локтем уже была рука веселого татарина.
Всё рябило, мелькало, вертелось и подпрыгивало: «Гоп-гоп»…
Татарин перекинул меня Лёхе, тот кривозубому мужичонке в очках, после него был конопатый мальчик, пузатый краснолицый дядька, высокий костлявый парень. Меня мотало почище, чем на американских горках. И, когда вдруг передо мной оказался Саша, я вцепилась в него, как в спасательный круг и следующие две песни боялась отпустить.
— Вообще-то я не танцую, — смеясь сказал Якушин.
— Я заметила.
— Хочешь, уйдем?
— Сейчас не могу. У меня дело, — я поискала глазами Пинапа.
— Расскажешь?
Наверное, мне стоило рассказать ему или может даже попросить помощи, но это означало снова нарваться на неприятный нравоучительный разговор о том, какая я глупая, и что Амелин мне не подходит.
— Потом.
— Ну, как хочешь, — он взял меня за руку и потянул в цепочку, играющую в ручеек.
Это было, конечно, уже слишком, но среди них я заметила панаму Пинапа и только поэтому согласилась.
Я выбирала его три раза, но каждый раз, дольше минуты простоять вместе у нас не получалось.
В первый раз я лишь успела прокричать:
— Я — Тоня.
— Я запомнил, — ответил он.
— Хорошо.
Пинап кивнул и его тут же увела какая-то женщина.
Во второй раз он рассмеялся:
— Опять ты.
Я закричала:
— Хочу с тобой поговорить.
— Прямо сейчас?
— Нет, вообще.
И меня утащил Лёха.
Людей было много, на их лицах гуляли отсветы костра, но большинство оставалось в тени и, высматривая панаму Пинапа, я успела сменить человек десять, когда наконец нашла его.
Пока бежали под сводом рук, быстро сказала:
— Давай отойдем, поговорим.
— Вообще-то я дела с отдыхом не смешиваю. Приходи завтра.
— Мне срочно нужно.
— У меня с собой всё равно ничего нет.
Мы встали в общий ряд.
— Но если прям невтерпёж, попроси у Ники, у неё всегда заначки есть. Может, продаст.
— Я ничего покупать не собираюсь, я поговорить.
— Тогда подходи через десять минут к палаткам, — едва он успел это произнести, как кто-то резко дёрнул меня за руку и стремительно потащил за собой.
Только бы Пинап теперь не послал меня куда подальше, а назвал свою цену. Он мог, конечно, потребовать, чтобы Амелин извинился перед ними или что-то в этом роде.
И это было бы справедливо. Если вдруг так случится, то я готова лично привести его к ним. Хоть пинками. Они же должны понимать, что обвинение в убийстве слишком высокая цена за утопленные телефоны. А если не поймут, если у нас не получится договориться, я всё равно придумаю, как заставить их забрать заявления. Пусть это будет и неправильно и, возможно, как-то нехорошо, но, в отличие от Амелина, «терпеть» я не умела.
Игра в ручеёк для меня закончилась. Я дёрнула руку, собираясь тут же отправиться к палаткам, но ничего не произошло, человек, с которым я стояла в паре, крепко сжал мою ладонь.
Очнувшись от своих мыслей, я подняла голову и увидела ослепительно белую улыбку на чёрном, разрисованном наподобие боевого раскраса индейцев, лице.
— Что ты здесь делаешь? — едва опомнившись от удивления, сказала я.
— За тобой слежу.
— Зачем?
— Просто подумал, что с выбором — это я сглупил. Переборщил чуток. Да? Как ты считаешь?
Какая-то девчонка не глядя схватила его, но на этот раз удержала я.
— И давно ты здесь?
