Я подняла голову, посмотреть на них. Им было лет по тридцать. С красными от солнца щеками, блестящими носами и забранными наверх волосами. Они пили пиво из банок, а их дети ковырялись в песке.
— Какой кошмар! — ужаснулась третья, самая толстая из них. — Почему его сразу не посадят? Таких под замком держать надо.
— Это мы ещё на дачах живём, а каково деревенским? — на второй был отвратительный леопардовый купальник.
— Оля сказала, что мужики из коттеджей его предупредили, чтобы не высовывался, — сказала блондинка, которая завела весь этот разговор. Она сидела спиной ко мне и возле её бедра стояла открытая банка пива. — Иначе они сами его в карьер скинут.
— Ну и правильно. Раз уж власти и законы нас не могут защитить, то как ещё? — высказалась леопардовая.
— Только представь, перед тем, как убить того парня, он весь его дом кровью облил. Говорят — жуткое зрелище.
— Боже! — ахнула толстая. — Как же теперь гулять?
— Я теперь и ночевать боюсь, — блондинка понизила голос. — У меня муж только по выходным приезжает. Сказала ему, пусть забирает нас отсюда, пока этот маньяк здесь.
— А ведь и правда, — леопардовая со страхом приложила руку к груди. — Такой что хочешь сделает. Я теперь тоже спать не буду. И за детей страшно.
Я встала и, снимая майку, нарочно наступила на их подстилку. Открытая банка пива опрокинулась, пенистая лужа растеклась под попой блондинки. Все трое, чертыхаясь и переругиваясь, вскочили на ноги и принялись собирать свои вещи.
— Простите, — злорадно кинула я и под возмущенные вопли ушла купаться, а когда вернулась, женщин уже не было.
На их месте кверху животами, прикрыв лица одеждой, разлеглась разомлевшая троица.
— Вообще-то Гриша был не очень хорошим человеком, — говорила Алёна. — А если по правде, то плохим. Подлым и злым. О покойниках так не говорят, но мне не стыдно. Он столько гадостей всем сделал. Даже своих друзей ни во что не ставил. Постоянно у них деньги в долг брал и не отдавал. Подставлял по-всякому. Он просто яркий был. Лидер. Поэтому все вокруг него и крутились. И долги прощали, и гадости, и измены. Так значит, Костя ваш друг?
— Угу, — промычал из-под рубашки Якушин.
— Никогда бы не подумала, что у него такие друзья.
— Какие такие? — я подняла стоявшую возле Лёхи бутылку с водой.
Лёха встрепенулся, футболка свалилась с лица.
Якушин сдвинул рубашку и, прищурив один глаз, проворчал:
— Я-то думаю, что мне солнце закрывает.
Алёна не пошевелилась.
— Какие? — с нажимом повторила я, откручивая крышку.
— Адекватные, — нашлась она. — Он же такой… Своеобразный.
— А ты не своеобразная?
Сговорились они все что ли его обсуждать?
— Да я не хотела обидеть, — Алёна, наконец, убрала свой топик с глаз и села, жмурясь. — Просто у него такая мощная аджана, но совершенно разбалансированная.
— Что? — я чуть не подавилась глотком воды.
— Это чакра. Она отвечает за гармонию со своим «я», интуицию и другие тонкие ощущения.
— О да… — насмешливо протянул Якушин. — У Тони непреодолимая тяга к чакрам и прочим тонким ощущениям.
Лёха подмигнул. Я собрала свои вещи.
— Хорошо вам отдохнуть.
— Тоня! Ты чего, обиделась? — крикнул вслед Якушин. Но догонять не стал.
Низко склонив голову и подставив голую спину солнцу, Костик сидел на лавочке за домом и склеивал скотчем большие куски пенопласта.
Бугристый ожог от вылитой за шиворот одним из Милиных мужиков горячей каши тянулся от плеча к лопаткам, а поверху, словно пытаясь его перечеркнуть, проходило несколько длинных красноватых рубцов.
И я, позабыв о том, как ужасно всё это выглядят, несколько секунд оторопело разглядывала его спину. Затем протянула руку и осторожно провела растопыренными пальцами по неровной коже.
От неожиданности Амелин вздрогнул, вскинул голову и, выронив свою поделку, тут же поймал мою руку у себя на плече.
— Чего ты нервничаешь? Меня это не волнует.
— Зато меня волнует, — не оборачиваясь, он притянул мою ладонь к себе на грудь. — Очень сильно волнует. Ты просто не представляешь, как сильно.
На груди кожа была гладкая и не такая горячая. На животе тоже.
Быстро отдёрнув руку, я подобрала с земли пенопластовую коробку.
— Это что такое?
— Инкубатор. Температура не должна подниматься выше тридцати семи и опускаться ниже тридцати шести.
Он снова прилично зарос, но мелирование осталось только на самых кончиках.
— Спасибо, — я села на лавочку.
— За что?
— Что согласился его сделать.
— Ерунда. Я для тебя хоть курятник, хоть коровник сделаю. Могу даже дом построить, — он пристроился рядом и обнял за плечо. — Из пенопласта.
— Ты был прав. Все эти люди ужасно злые. Они тебя не знают, а говорят так, словно ты преступник и убийца.
Костик насторожился.
— С кем это ты разговаривала?
Чёрные глаза стали непроницаемыми.
— Тётки на карьере обсуждали. Тупые кошёлки. Так и хотелось им врезать.
— Говорю же, лучше не ходить никуда, ни с кем не разговаривать и никого не слушать, — он отмер и усмехнулся. — Просто поразительно, какие зелёные у тебя глаза. Особенно, когда вот так свет падает.
— Они даже не из деревни были и не из коттеджей, а с дач, с другой стороны.
— Надеюсь, ты не будешь пересказывать мне то, что они говорили? Я бы не хотел, чтобы ты такое слушала, а чтобы произносила — ещё больше.
Я всю дорогу обдумывала, как спросить его об этом, но на деле вышло очень легко:
— Поклянись.
Он догадался сразу.
— Что не я столкнул Гришу?
— Да.
— Я ещё вчера ждал, что ты это спросишь. Значит, ты мне всё-таки не веришь.
— Я хочу знать наверняка. Когда адвокат приходит к обвиняемому, он тоже всегда сначала просит сознаться. Чтобы всё по-честному было и не случилось ничего плохого.
— Серьёзно? Поверить не могу. Ты хочешь стать моим адвокатом? — Костик по-детски рассмеялся и снова стиснул плечо. — Это так здорово! Жалко только, что неправильно. Ведь это я должен тебя защищать. А себя защищать я умею. Это лучшее, чему я научился за всю жизнь. Просто верь мне. Ладно? И тогда ничего плохого не случится.
Глава 14
Никита
Где находится медпункт, Артём знал, потому что Борис водил их забирать кровать из изолятора. Перелезли через сетку возле спорткомплекса — того здания, откуда на нас глазели девчонки, пробежали вдоль волейбольной площадки и прямо за столовой уткнулись в медчасть.
