— А вот Алёна нам другую историю рассказала.
Я насторожилась.
— Алёна тут при чём?
— Она хорошо его знает. Называла Костей.
— И что такого особенного она вам рассказала? — я развернулась к нему и увидела, что в дверях стоит Амелин.
— Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам, а беззубые старухи их разносят по умам! — с ясной улыбкой то ли пропел, то ли проговорил он.
— Тогда рассказывай сам, — сказал ему Якушин. — Только честно.
Амелин картинно прошагал через всю комнату, сел на стул и, запрокинув голову, с вызовом посмотрел на нас:
— На самом деле ничего такого, — тон его сделался притворно беспечным. — Какой-то дурень в карьер по пьяни навернулся. Сплошь и рядом такое происходит. У Милы знакомый с эскалатора свалился. Просто шёл и под ноги не смотрел. И это днём в метро. А тут темнота, лес и дороги отвратительные.
— Костя, — я насторожилась. — При чём тут ты?
— Знаешь, вот и я тоже самое полицейским сказал: "При чем тут я?" Какая-то глупость, честное слово, — он развел руками. — Тому парню двадцать три и у него разряд по дзюдо.
Якушин с непроницаемым лицом подошёл к окну, отодвинул тюлевую занавеску и выглянул во двор.
— Ты там был? — спросила я. — Раз полицейские пришли к тебе, значит, не просто же так.
— Просто так, — с чистосердечным изумлением Амелин распахнул глаза. — Просто взяли и пришли. С самого утра как вломились. Часы на кухне разбили — так дверью хлопнули. Паспорт забрали.
Если бы я его не знала, то с лёгкостью могла купиться на это пылкое заверение.
— А что говорит Алёна? — я посмотрела на Якушина.
— Да, — с деланным любопытством Костик склонил голову на бок. — Что говорит Алёна?
— Говорит, что друзья погибшего парня заявили в полиции, будто это он его столкнул, — Якушин кивнул на Амелина. — Подробностей она не знает, но за день до этого у них конфликт вышел на карьере, а потом Костя пришел к нему и устроил целый спектакль на весь коттеджный поселок. Так?
Амелин продолжал улыбаться:
— Ну, почти. Только не спектакль, а шоу. На мне была маска, ремень, за спиной баллон опрыскивателя с кровью, в руках стальной брандспойт, а в наушниках Кейв. И до тех пор, пока Гриша за мной не погнался, выглядело это шикарно.
— Видишь, Тоня, ты о нем волнуешься, всех на уши подняла, незнакомого человека заставила тащиться чёрте куда, а он опять дурку включает и паясничает. Ты как хочешь, а я пошёл. Мне даже не интересно, что он выдумает дальше.
Якушин направился к выходу, но Амелин оказался быстрее и заслонил собой дверь.
— Ну ладно. Чего ты сразу? Мы ведь спокойно могли обойтись без этого. Пошли бы погуляли или просто поболтали. Я вот считал, что Тоне не нужны проблемы, не хотел её расстраивать, но ты решил по-другому.
Последние слова прозвучали угрожающе.
— Да ты сам одна сплошная проблема, — изо всех сил стараясь сохранять рассудительное спокойствие, Якушин смерил его холодным взглядом.
— А я вот реально не понимаю, что за кипиш, — Лёха небрежно отодвинул Амелина в сторону, освобождая проход. В одной руке у него был большущий бутерброд, в другой — чашка. — Ну мало ли кого в чем обвиняют. Я почти всю зиму в отделении проторчал. Отписки разные строчил. Всё это фигня. Пусть сначала докажут! Главное — ни в чем не сознавайся и не трепи лишнего.
— Костя, — взмолилась я. — Можешь рассказать всё по-человечески? По-честному? Я уже ничего не понимаю.
— Хорошо. Только сразу предупреждаю, — Амелин обошёл парней и пристроился у подоконника. — Это не прикольная история, а другую я сочинить не успел.
Лёха со всего маху плюхнулся на кровать, потом, заметив бабушкину фотографию на комоде, пристыженно вскочил и встал посреди комнаты рядом с Якушиным, небрежно опершись о его плечо.
— Всё случилось на следующий день после похорон. Мила собралась и должна была с самого утра уехать. Но потом такая говорит: "Пойду искупаюсь, а то всю дорогу по жаре трястись". И ушла на карьер. Но проходит час, полтора, её нет. Я забеспокоился и отправился искать. Ну и нашёл. Там, на карьере. Подсела к этим уродам и уж в хлам. Вся такая весёлая, смеётся, на четвереньках ползает, а они ржут. Типа в карты на желания играют. Но это никакая не игра была, а тупо глум. Только Мила этого не понимала и выполняла всё, что скажут, а девка их одна всё на телефон записывала, — Амелин потупился.
Наверное, действительно, не стоило заставлять его рассказывать такое при всех. Но я же не знала.
— А Мила — это кто? — пробубнил с набитым ртом Лёха.
— Мать моя.
— Фигасе! Я бы сразу вломил.
— Их там пятеро было. Трое парней и две девчонки. И я просто хотел её забрать. Сказал, что без неё не уйду, ну, и что не хочу с ними ссориться. Но они были пьяные и веселились. А на следующее утро, как только я отвёл Милу на станцию, приехали полицейские и стали выспрашивать, действительно ли я угрожал Грише. Я объяснил, что у нас с ним серьёзные различия в мировоззрении. Тогда они сказали, что те ребята считают, будто это я его столкнул в карьер, и даже написали заявления. Я ответил, что этого не делал. Но они не особо поверили, велели ждать и ушли. Вот, собственно, и вся история.
— Нет, подожди, — я присела на край освободившегося стула. — Что ты им сделал? Я же тебя знаю, Амелин. Что ты там устроил? И при чём тут маска, баллон и кровь?
— Да ничего я им не делал. Почти.
— Ты обещал честно.
— Хорошо, — он занавесился отросшей чёлкой. — Я просто выбросил их телефоны в воду.
— Все?
— Четыре из пяти. Ещё ключи какие-то и очки.
— Зашибись, — Лёха заржал. — Отличный ход. И что потом?
— Вот как раз то, что было потом не очень интересно.
— Амелин! — моё терпение заканчивалось.
— Ну, они пытались меня утопить, а я пытался не утонуть. Потом пошёл домой, взял маску и баллон… Нет, правда, это было эпично, — он оживился. — Вся морда этого Гриши была в крови и одежда, и входная дверь, и всё вокруг. Он такой только раскрывает рот, а я ему — струю. Aliud ex alio malum.
— Чего? — Лёха перестал жевать.
— Одно зло вытекает из другого, — охотно перевёл Амелин. — А хотите, маску покажу?
И, не дожидаясь ответа, размашистыми шагами рванул в комнату за белой дверью.
Якушин подошёл ко мне и, немного наклонившись, с укоризной сказал:
— Ты вроде разумная девушка, а как с ним встречаешься, весь разум заканчивается.
Я мигом вспомнила его примитивные подкаты к Алёне:
— А что это за прекрасный пёс? А что это за чудесная порода? Или, быть может, это единорог, отбившийся от стада?
