Я спокойно закрыла за собой дверь, прошла к выходу и, как и планировала, оказалась у лестницы раньше него. Он смотрел в телефон, но, услышав цоканье моих каблучков, тут же поднял голову и вытаращил глаза. Я постаралась сдержать улыбку. Мне так хотелось добиться от него такой реакции, чтобы он думал обо мне весь этот вечер с Памелой. Надеюсь, вечер будет ужасным. Он окинул меня взглядом, задержавшись на ногах. С каким трудом я удержалась от довольного хихиканья… вместо него кашлянула. Его глаза в ту же секунду встретились с моими, и их выражение было сердитым. Секундочку. Это в мои планы не входило. Смущение, бормотание, комплименты – это да. Но не сердитые взгляды же.
– Куда ты собралась? – Его голос звучал странно. Почти раздраженно.
– Ухожу, – беспечно откликнулась я.
– Понятно. – Теперь по его лицу ничего нельзя было разобрать. – Платье коротковато.
– В самом деле? – недоверчиво хмыкнула я. Посмотрела вниз на подол, который вообще-то заканчивался где надо. – И почему же тебя так волнует длина моей юбки?
– Не волнует, – отрезал он.
А вот и волнует. Может, это ревность? Тогда хорошо. Очень хорошо. Я пожала плечами и прошла мимо него к двери. Уилсон выругался.
– Черт возьми! Так это все начнется сначала? – воскликнул Уилсон за моей спиной. Я замерла. Боль пронзила меня ударом тока, и я повернулась к нему. Лицо будто каменное, взглядом можно заморозить, челюсти сжаты. Руки скрещены на груди, ноги широко расставлены – никак готовился к моему язвительному ответу.
– Что ты хочешь сказать? Что начинается сначала? – я старалась говорить тихо и сдержанно, но внутри меня трясло.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, – глухо и отрывисто произнес он.
– Вот как. Понятно, – прошептала я. Мне правда стало все понятно. На его лице все написано. Отвращение. Он видел не привлекательную женщину по дороге на престижную выставку. Он видел девчонку-подростка в безвкусной одежде, с неприглядным прошлым, вырядившуюся как на панель.
– Да, возвращаюсь к своим развратным замашкам. Так тому и быть. – Я презрительно подняла бровь и замерла, ожидая, что он меня поправит. А он просто молча смотрел.
Я раздраженно развернулась и рывком распахнула дверь.
– Блу!
Поворачиваться я не стала, только приостановилась, ожидая извинений.
– Я не собираюсь наблюдать, как ты рушишь свою жизнь. Если ты выбираешь этот путь, я за тобой не пойду, – он говорил так жестко, холодно, как никогда прежде.
У меня пропал дар речи, и я покачала головой. Откуда это взялось? Что я такого сделала, что он решил стать по-родительски самоуверенным со мной? Мне хотелось на него заорать, выцарапать ему глаза, сказать, какой же он придурок. Но я уже не хотела опускаться до такого. Он мог думать обо мне все, что пожелает, но я изменилась. Так что я повернулась и смерила его взглядом.
– Что ж, думаю, жребий брошен… так?
Я повернулась и вышла из здания, выпрямив спину, но подбородок дрожал. Не знаю, смотрел ли он мне вслед. Выезжая с подъездной дорожки, я не глядела по сторонам, только прямо. Не плакала. Не ругалась. Просто вела машину к отелю, а лицо превратилось в застывшую маску.
Тиффа сказала мне ехать на центральную парковку, и я так и сделала, запрещая себе смущаться из-за моего старенького потрепанного пикапа. Из машины я вышла по-королевски, уронила ключи в руку служащего отеля, попросив его быть аккуратным и «не поцарапать моего малыша». Парень был профессионалом, так что и глазом не моргнул. Я была ему признательна за это его умение скрывать настоящие чувства и поклялась себе, что сегодня буду стараться так же успешно прятать свои. А ведь когда-то у меня был к этому талант. Как же я позволила себе так расслабиться?
Я вошла в фойе, поймала первого попавшегося человека в костюме и спросила, как можно попасть на выставку. Он отправил меня к лифту и объяснил, что галерее здесь отведен целый этаж и рядом с нужной мне кнопкой указана буква «Г». В груди заклокотала паника и замелькали мысли о побеге. Чего стоит, просто скинуть эти туфли на высоком каблуке и сбежать. Стиснув зубы, я вошла в лифт вместе с другими посетителями в вечерних нарядах. Посмотрела на себя в зеркало, пытаясь представить, что увидел Уилсон. Никакой радости от своего вида я уже не испытывала: он разбился на крошечные неровные осколки. Отражение вызывающе уставилось на меня. Глаза казались слишком большими, а щеки побледнели – румянец пропал вместе с ощущением счастья. О чем я вообще думала?
Тиффа подбежала ко мне, как только я вышла из лифта. Выставка была оформлена хорошо, свет поставлен правильно, все работы размещены в нужных местах. Прямо в центре висела огромная картина с изображением лица плачущей девушки. Слезы были выписаны так живо, что даже влажно поблескивали на свету.
– Блу! Ты выглядишь великолепно! Просто обворожительно! А где Дарси? – Она заглянула мне через плечо, но там были только плотно сомкнутые створки лифта. – Он просто умрет, когда увидит твои работы тут! Не могу дождаться! – восторженно взвизгнула она, и меня накрыло волной искренней благодарности и симпатии. Но, как и любая волна, она отхлынула назад, в море разочарования, когда мысли снова обратились к Уилсону.
– Я ему ничего не говорила.
– Знаю, дорогая. Это я его пригласила, – театральным шепотом сообщила Тиффа. – Сказала, что он обязательно должен прийти, чтобы увидеть работы нового талантливого автора. Послала ему билеты и все такое. Он что, все испортил?
Можно было и так сказать. Мне так точно все испортили.
– О планах Уилсона мне неизвестно, – мне удалось произнести это ровно и холодно, и Тиффа нахмурилась. Это было не совсем правдой, но я не стала вдаваться в подробности.
– Хм-м-м. – Она присмотрелась ко мне. Задумавшись, поджала красивые ярко накрашенные губы. – Значит, хорошо испортил.
Вот и все, что она сказала. Подхватила меня под руку и потянула вперед.
– Пойдем, посмотришь, как мы поставили твои работы. От них аж дух захватывает. Куча людей уже спрашивала про них. Ты стала звездой вечера. – Я позволила ей утащить меня за собой и пообещала себе забыть Уилсона и то, как он на меня смотрел. Я была «звездой». Так сказала Тиффа, и я собиралась наслаждаться вечером, несмотря ни на что, даже если не могла поверить своим глазам.
«Женщина-птица» занимала целый угол. Она возвышалась над другими работами на черном постаменте, а установленный над ней свет превращал дерево в жидкое золото. На секунду я увидела ее глазами посетителей выставки, и у меня перехватило дыхание. В этом резком изгибе был только намек на женщину, несколько линий, очерчивающих распахнутые крылья. Вот почему я терпеть не могла подбирать названия для своих работ: это загоняло их в рамки. А мне этого не хотелось. Не хотелось, чтобы мое мнение влияло на впечатления зрителей, они должны были увидеть там что-то свое.
Несколько людей стояло вокруг нее, изучая, наклоняя голову то вправо, то влево. Сердце стучало так громко, что непонятно, как оно не сотрясало комнату с ее драгоценными экспонатами. Тиффа плавно скользнула к мужчине, очарованно рассматривающему женщину, заключенную в дерево. Ее изящная ручка коснулась рукава пиджака.
