– Ваш муж прислал меня проведать вас. Он очень волнуется.
Я не стала ее поправлять. Муж явно был мне необходим, в моем-то очевидном положении, да и не хотелось объяснять ей наши взаимоотношения. Выйдя за ней, я увидела Уилсона, разговаривающего с таким же невысоким старичком. Когда они увидели меня, он похлопал Уилсона по плечу и понимающе кивнул. Предложил руку старушке, и они пошли к своей машине, покачиваясь и держась друг за друга под разбушевавшимся ветром.
– Прости меня, Блу. – Уилсону пришлось повысить голос, чтобы перекричать ветер, ерошивший его темные кудри.
– Почему ты не сказал мне? Не понимаю! Всю ночь пыталась понять. И ни одного разумного объяснения не нашла. – Мои волосы тоже поднялись в воздух, как змеи горгоны Медузы, лезли в лицо, но возвращаться в машину я не собиралась. Пока он не ответит.
– Я не хотел, чтобы это повлияло на твое решение, – прокричал Уилсон сквозь ветер. – У меня была прекрасная жизнь. Замечательные родители. И они никогда не скрывали от меня правды. С самого детства я знал, что меня усыновили. Но не могу сказать, что мне было все равно, потому что не было! Я часто спрашивал себя, почему та женщина отказалась от меня и почему тот мужчина отказался от нас обоих.
Его слова отозвались болью внутри, и я обхватила себя руками, защищая будущего ребенка, закрывая его от Уилсона. Он моргнул, но продолжил, перекрикивая ветер:
– Я не хотел, чтобы мое к этому отношение изменило твое решение, можешь ты это понять или нет?
– Ты считаешь, что я не хочу этого ребенка? Что я отдаю его, потому что он мне не нужен?
Уилсон впился в меня взглядом, меняясь в лице, пытаясь найти слова, которые не так-то легко было произнести.
– Когда ты сообщила, что не оставишь ребенка себе, я думал, что ты совершаешь чудовищную ошибку. Но как я мог это сказать? Моя сестра была на седьмом небе от счастья. А ты казалась довольной принятым решением.
Ветер гудел все громче, небо потемнело. Уилсон потянулся ко мне, но я отступила, позволив буре завывать вокруг и тянуть меня назад. Идеальное дополнение к урагану в душе.
– Моя мама не отдала меня на удочерение. А должна была. Должна!
Уилсон встал поустойчивее и засунул руки в карманы.
– Она не любила меня достаточно сильно, чтобы отдать. И я не собираюсь разрушать жизнь своей малютки просто потому, что мне нужно кого-то любить.
Раскаты грома сотрясли небо, сверкнула молния, когда Уилсон снова потянулся ко мне. В этот раз я не успела отодвинуться, и он обхватил меня за плечи, потянув в сторону машины. Ливень обрушился с небес, как только мы захлопнули за собой двери, укрывшись в пасмурной серости и сухости салона. Дождь лил с такой силой, что, казалось, весь мир вокруг превратился в жидкость. «Мерседес» ожил, заурчав двигателем, ногам сразу стало теплее, сиденья тоже нагрелись. Но Уилсон не собирался никуда ехать. Мы еще не договорили.
– Я не собирался скрывать это, – произнес Уилсон, умоляюще глядя на меня своими серыми глазами. Я отвернулась, не желая ничего знать. Но он не собирался так просто сдаваться и коснулся моего подбородка, поворачивая к себе, требуя выслушать. – Да, я должен был сказать, но промолчал. Признание казалось неуместным, не ко времени. А потом стало слишком поздно. И, по правде сказать, мое усыновление в данной ситуации значения не имеет.
– Не имеет значения? Как ты можешь так говорить? – возмутилась я, вырываясь. Будто его мнение когда-то не имело значения. Он стал самым важным человеком в моей жизни. Искупление, развязка, разоблачение, теперь вот значимость. Я запустила руки в волосы.
– Я же блуждала вслепую, пытаясь разобраться. Через несколько дней родится мой ребенок, а ты считаешь, что твое собственное усыновление не имеет к этому отношения? Твое мнение могло бы изменить вообще все!
– Именно так. Но вместо этого ты сделала свои собственные выводы, сама приняла решение, и так и должно быть.
– Но ты сказал, что я совершила ошибку, – прошептала я, пытаясь не заплакать снова. Пыталась вернуть ту злость, что чувствовала раньше, но она осталась где-то между уборной и машиной и отказывалась возвращаться.
Уилсон подвинулся ко мне и взял мои руки в свои, повернувшись в мою сторону, насколько позволял руль.
– Блу, все то, что с нами происходит, стало для меня своего рода открытием.
Я постаралась выкинуть из головы мой список слов с преобладающим количеством «р».
– Как и любому человеку, мне нужно было знать, кто я. Мои родители поняли это, и, в отличие от твоей ситуации, в моей жизни не было секретов. Я все знал… кроме причины. Я так и не понял, почему моя биологическая мать приняла это решение. Всегда считал, что если бы меня по-настоящему любили, то не отдали бы никому. Но, глядя на тебя, на твои решения, думаю, я наконец понял, что ошибался.
Я не отводила взгляда от наших рук, от соприкасающихся пальцев. И не могла поднять на него глаза. Особенно когда он говорил настолько личные вещи, и так искренне, что смотреть было почти физически больно. Уилсон продолжил, несмотря на срывающийся от эмоций голос.
– Любить кого-то – значит ставить его потребности выше своих. Несмотря ни на что. Ты как-то дошла до этого сама. Будь я проклят, если знаю, как. Так что нет. Я не думаю, что ты совершаешь ошибку. А думаю, что ты – потрясающая девушка. И когда мы доберемся домой, я позвоню Дженни Вудроу. Она заслужила благодарность за то, что любила и отпустила меня, пусть я и поздно это понял.
Несколько мгновений мы молчали, давая эмоциям улечься, держась за руки, позволив теплому воздуху затуманить стекла машины.
– А что сказал тот старичок? – тихо спросила я.
– Он посоветовал не волноваться. Сказал: «Женщины плачут. Если она плачет из-за тебя, значит, все еще любит». – Уилсон постарался воспроизвести дрожащий старческий голос. Взглянул на меня и шутливо подмигнул. – И добавил, что волноваться буду, когда перестанешь.
Я не смогла выдавить ответную улыбку и быстро отвернулась. Это мне следовало волноваться. Не потому, что перестала плакать, а потому, что начала. Тот старичок все прекрасно понял.
Мы попробовали переждать ливень, но он так и не остановился. Выехали снова на дорогу, продираясь сквозь дождь и начавшийся снег еще три часа. В Боулдер-Сити снега почти никогда не бывало, но сейчас мы находились гораздо севернее Лас-Вегаса, а в Рино это было обычное дело. Хотя в октябре все же нет. Путешествие затягивалось, и мне становилось все тревожнее. Жаловаться и беспокоить Уилсона не хотелось, но спину и низ живота сводило судорогами с самой остановки. Может, это из-за стресса, или всех этих мыслей, не дающих ни минутки покоя, или же просто пришло время. На две недели раньше, но это даже преждевременными родами не считалось. Наоборот, полный срок. И меня не покидало подозрение, что начались схватки.
– Остановимся, как только увидим отель. Нам ехать часа три, а может, и больше при такой скорости, так что с меня хватит, – вздохнул Уилсон, прищурившись и пытаясь разглядеть дорожные знаки.
