Я развеселилась, глядя на бедного Уилсона.
– Святой Патрик был потрясающим человеком. – С усмешкой он пожал плечами.
– Боже мой! Ну вот опять, – Тиффа театрально охнула.
– В четырнадцать лет его похитили, заковали в цепи и отвели на лодку, держали в рабстве в Ирландии, пока ему не исполнилось двадцать. Потом он смог пройти пешком через всю страну, сесть в лодку и добраться до Англии без всего, на нем была только одежда, и это само по себе чудо. Его семья была без ума от счастья. Это были состоятельные и образованные люди, и Патрик мог бы вести беззаботную жизнь. Но он не мог забыть Ирландию. Грезил о ней. Утверждал, что во сне Бог велел ему вернуться в Ирландию и служить ее жителям. И он отправился назад… и остался там на всю жизнь, служа людям! – Уилсон изумленно покачал головой, будто эта история все еще его трогала.
А я была уверена, что святой Патрик – просто ирландский лепрекон. Никогда не думала, что он – реальный человек. Или настоящий святой. В конце концов, это же просто праздник.
– И сколько же тебе было лет, когда ты узнал о святом Патрике? – поддразнила я.
– Двенадцать! Ему было всего двенадцать! – завопила Тиффа с заднего сиденья, рассмешив нас всех. – Да Дарси родился с галстуком-бабочкой и в подтяжках!
– Подтяжках? – обрадовалась я.
– Подтяжках, – сухо повторил Уилсон.
– Он всегда был помешан на чем-то. – Тиффа сдавленно хихикнула. – И поэтому, дорогая Блу, он так великолепен. И чудесен.
– Даже не пытайся теперь подлизываться, Тифф, – улыбнулся Уилсон, поймав ее взгляд в зеркале заднего вида.
– Хорошо, не буду. Блу, ты знаешь, что он собирался стать доктором?
– Да… знаю. – Я похлопала Уилсона по плечу.
– Он был не под это заточен. Он был бы совершенно несчастен. Отец видел, как талантлив Дарси, и решил, что он должен посвятить себя медицине, как и он, и его отец до него, и его отец. Но Дарси преуспевал в том, что с наукой связано не было, да, дорогой?
Уилсон вздохнул и покачал головой.
– Дарси всегда был по уши в книгах. Он говорил длиннющими словами, причем совершенно правильно. По крайней мере, мне так казалось. Он любил историю, литературу и поэзию.
– А ты слышала, как он цитирует Данте? – вклинилась я.
Уилсон быстро взглянул на меня.
– Как назывались те чудесные стихи, которые ты нам прочитал… про гарпий? – спросила я.
Уилсон фыркнул, но послушно процитировал упомянутые строки.
– Это ужасно! – пожаловалась Тиффа.
– Мне тоже так показалось, – рассмеялась я. – Но они не шли у меня из головы. В конце концов я вырезала «Женщину-птицу».
– Так вот что послужило вдохновением для «Женщины-птицы»? – спросил Уилсон с явным изумлением.
– Твои уроки истории так или иначе повлияли на мои скульптуры.
– Сколько? Сколько работ ты сделала после моих уроков истории?
– Считая «Арк»? – Я мысленно перечислила их. – Десять. Тиффа купила две из них, когда впервые пришла в кафе.
Они оба казались ошеломленными, и в машине несколько минут царила тишина, впервые с нашего отъезда. Я неловко поерзала, не понимая, что же эта тишина означает.
– Блу! – Надо было догадаться, что Тиффа первая обретет дар речи. – Блу, я должна увидеть их все. Мы устроим большую-пребольшую выставку всех этих работ. Будет восхитительно!
Я зарделась и опустила взгляд, чтобы не обрадоваться раньше времени тому, что может и не случиться.
– Некоторые купили в кафе, но с удовольствием покажу тебе остальные.
– Дарси теперь умрет счастливым, – добавила Тиффа через секунду. – Его уроки вдохновили на шедевр! – Она потянулась, перегнулась через сиденье и громко чмокнула Уилсона в щеку.
– Это правда. В этот раз Тиффа совершенно права. Самый лучший комплимент в моей жизни. – Уилсон улыбнулся мне. Внутри стало тепло-тепло, и ребенок пихнулся в ответ.
– Я видела! Ребенок толкается! – Тиффа все еще перевешивалась через переднее сиденье, а теперь положила руки мне на живот с искренним восторгом на лице. Ребенок перевернулся и толкнулся еще несколько раз, вызвав радостные вскрики.
Всю оставшуюся часть пути мы разговаривали, слушали музыку (я познакомила их с творчеством Уилли Нельсона), они по очереди вели машину и спали. А я все представляла маленького Дарси Уилсона, бредущего по ирландским холмам, ищущего давно (сотни лет назад!) умершего святого. Было легко вообразить, как этот мальчик потом поедет в Африку на два года или променяет работу в медицинской сфере на что-то не такое эффектное. Куда сложнее было представить, что такой мальчик, вдохновленный святым, обратит внимание на такую грешницу, как я.
Глава двадцатая
Буря
Процедура оказалась очень простой. Я встретилась с детективом Муди, который вел это дело больше восемнадцати лет назад. Это был лысый (добровольно или по необходимости – непонятно), уставшего вида человек. Ему недавно стукнуло сорок, но выглядел он так, будто уже прожил длинную жизнь. Он был в отличной форме, стройный и накачанный, одетый в брюки хаки, рубашку и с наплечной кобурой (которая для него, похоже, была частью одежды).
– Я пока не могу рассказать вам никаких подробностей. Пока нет. Вы же понимаете, что если вы – не ребенок этой женщины, мы не имеем права разглашать информацию. Ни ее имя, ни имя ребенка, ни подробности смерти, ничего… понимаете? – В голосе детектива Муди проскальзывали извиняющиеся нотки, но говорил он твердо. – Но если вы – та, о ком мы думаем, то, когда мы получим подтверждение экспертов о вашей ДНК, мы расскажем вам все, что знаем. Должен сказать, я ужасно надеюсь, что вы и есть та маленькая девочка. Столько лет это терзало меня, уж поверьте. Это был бы счастливый конец очень печальной истории. – Детектив Муди улыбнулся, искренне и серьезно глядя мне в глаза.
Меня отправили в лабораторию, где дали ватную палочку и велели засунуть ее за щеку и потереть. И все. Восемь часов в машине ради мазка из полости рта. Детектив Муди сказал, что поставит гриф «срочно», и рассчитывает получить результаты через три-четыре месяца.
– Все зависит от того, кто за этим стоит и чей тут интерес. Хотя есть дела высокой важности. А это дело здесь считается очень важным. Мы бы очень хотели увидеть, как все разрешится. И ради вас тоже.
Развязка. Искупление. Моя жизнь крутилась вокруг этих слов, то и дело напоминающих о себе. Теперь можно добавить в список новое слово, «Рино». Еще одна «р» в списке.
Мы остались там на ночь, Уилсон в одной комнате, мы с Тиффой в другой. Тиффа обняла меня, когда мы выходили из участка, и сидела очень близко даже за ужином, время от времени гладя меня по спине или похлопывая по руке, будто впервые она не могла найти слов. Никто из нас не мог. Это было похлеще фантастического рассказа, но последствия затрагивали не только меня, но и моего неродившегося ребенка, и женщину, которая хотела стать его мамой. И только когда мы уже лежали в кроватях в темноте, вымотанные тяжелым днем, слушая едва различимые за тяжелыми занавесями и прочными стенами звуки ночного Рино, я посмотрела страху в лицо. Он вцепился в меня когтями еще во время разговора с детективом Боулсом в понедельник, пытаясь вырваться наружу.
