– Твоя тетя сказала, что ты здесь, – произнес он вместо приветствия.
– Она открыла дверь? Ого. Чудеса, да и только. – Когда я выскользнула из дома, она спала на диване.
На мне сегодня были рваные джинсовые шортики и красный топ, и я с трудом сдерживала желание натянуть их пониже. Живот еще только начал округляться, и под одеждой это было не так заметно. Я бросила взгляд на свои шлепанцы и поджала пальцы. До этого я была в душе, привела себя в порядок, но волосы не успели высохнуть, так что пришлось собрать их в хвост, чтобы с прядей вода не стекала на шею. Даже в зеркало не посмотрела. Не знаю, что волновало меня больше: то, что Уилсон застал меня в таком виде, или то, что это было мне так важно. Он еще раньше остановился и теперь просто смотрел на меня. Я почувствовала укол раздражения и немедленно заняла оборонительную позицию.
– Почему вы так на меня смотрите?
Уилсон нахмурился, засунул руки в карманы и недоуменно изогнул бровь.
– Ты изменилась.
– Ну, еще бы, – смущенно фыркнула я. – Выгляжу отвратительно, знаю. Без макияжа, без прически и в этой дрязной одежде.
– Дрязной? – Уилсон поднял брови.
– Да, как драный и грязный, получается дрязный.
– Понятно. – Уилсон кивнул с мудрым видом. – Как грязный, только дрязный.
Он слегка наклонил голову.
– Тебе идет.
– Дрязная одежда мне идет? – Почему-то его слова меня задели. – О, благодарю вас, мистер Дарси! – произнесла я с акцентом Скарлетт О’Хары и захлопала ресницами. – Вы такой же романтик, как ваш тезка!
– Тебе идет естественность. Обычно ты используешь слишком много макияжа. – Уилсон пожал плечами и отвернулся.
– Голубых теней не может быть слишком много, – сострила я, пытаясь притвориться, что мне безразлично его мнение. Провела рукой по волосам, нащупала торчащие пряди и обнаружила, что сам хвостик сбился на одну сторону.
– Что это будет? – Уилсон сделал несколько шагов и встал рядом. Протянул руку и провел пальцем по изгибам деревянной скульптуры.
– Никогда не знаю заранее, что получится, – честно отозвалась я.
– А как тогда ты понимаешь, что работа готова? – улыбнулся он.
– Это вечный вопрос, когда же стоит остановиться. Обычно в процессе я уже чувствую, какой она будет. Но очень редко знаю заранее. Вдохновение приходит во время работы. – Пытаясь объяснить, я даже закусила губу. – Понимаете?
Уилсон кивнул.
– Если прищуриться, то очень похоже на виолончель, которую растопили и слепили заново… как ириску.
Я не сказала ему, что тоже вижу виолончель. Это слишком личное, и произносить вслух – значит снова выставить напоказ проснувшиеся во время его игры чувства, той ночью в школе. Тогда я поклялась измениться.
– А это что? – Уилсон указал на маленькую дырочку на гладкой поверхности.
– Червяк прогрыз.
– Ты это вырежешь?
Я покачала головой.
– Наверное, нет. Залью мастикой и отшлифую. Иногда если пытаться исправить что-то одно, потом появится другое.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, вот это – относительно небольшая червоточинка, так?
Он кивнул.
– Если я начну ее вырезать, она расширится, изогнется, и придется исправлять поверхность куда бо`льшую или как минимум куда бо`льшую дыру. Ничего «идеального» не существует, и, по правде сказать, если бы дерево было идеальным, оно не было бы таким красивым. Кстати, это напомнило мне о кое-чьих словах: «быть идеальным – скучно».
– Ты все-таки слушала! – Уилсон снова разулыбался.
– Обычно слушаю, да, – ответила я, не подумав, и тут же забеспокоилась, что сказала больше, чем нужно.
– Как ты себя чувствуешь? – Уилсон сменил тему, тут же став собранным и серьезным, как и всегда.
Отложив инструменты, я потянулась, давая уставшей спине отдохнуть.
– Я в отличной форме.
Говорить о том, на что он намекал, не хотелось. После почти часа в туалете ощущения были не из приятных. Но с десяток крекеров как-то удержались в желудке, да и свежий воздух немного помог. Интересно, как долго я еще смогу находиться в квартире, где сигаретный дым уже впитался в стены, в мебель, в общем, во все, что смог? Это было вредно даже моему здоровью, не говоря о ребенке. Желудок опять свело, и я задумалась, не был ли обычный страх частью этой бесконечной тошноты.
– Твоя тетя знает о ребенке? – Отлично, теперь Уилсон решил притвориться непонятливым.
– Не-а, – коротко ответила я.
– Ты была у доктора?
– Еще нет. – Я избегала его взгляда. Вряд ли визит в центр планирования семьи считался. А Уилсон ухитрялся даже молчать осуждающе. Я отступила от скульптуры и громко вздохнула.
– У меня назначена встреча с представителем Департамента здравоохранения и социальных служб, возможно, они предоставят какую-то медицинскую помощь и скажут, к какому доктору обратиться, вот.
– Хорошо, – коротко отозвался Уилсон, кивая. – Ты же знаешь, что курить тоже придется бросить, да?
– Я не курю! – Уилсон будто догадался, о чем я думала минуту назад.
Он недоверчиво приподнял бровь и насмешливо улыбнулся, показывая, что ждет объяснений.
– Уилсон, я не курю! Просто живу с дымящей как паровоз тетей. Так что от меня тоже все время пахнет как от пепельницы. И ничего с этой вонью поделать нельзя, но спасибо, что заметили.
Насмешка пропала с лица Уилсона, и он прерывисто вздохнул.
– Прости, Блу. Все время я что-то не то говорю. Я не болтун, но бывает, как ляпну что ни попадя…
Пожав плечами, я вернулась к работе, не заостряя на этом внимания. Уилсон какое-то время стоял рядом, наблюдая за мной. Но каким-то он был беспокойным, и я не могла понять, что он все еще здесь делает.
– Что ж, тогда решено… – пробормотал он себе под нос. А потом обратился ко мне: – Ты когда-нибудь думала о переезде?
– Всего лишь каждый день и каждую секунду, – криво усмехнулась я, не поднимая взгляда от скульптуры, где новая линия становилась все более четкой, превращая виолончель в настоящую симфонию. Этот изгиб наводил на мысли о мелодии, полете, бесконечности. Очень сложно было выразить это ощущение словами, но каким-то образом в самом дереве оно уже было. Вот так оно и получалось: нечто прекрасное вдруг появлялось почти случайно, и мне только нужно было позволить ему направлять мои руки. Очень часто казалось, что руки и сердце знают что-то, чего не знаю я сама, и я просто позволяла им творить самостоятельно.
– Ты можешь сделать передышку? Хочу показать тебе кое-что, тебе будет интересно.
Если я сейчас уйду, вернется ли потом вдохновение? Я закусила губу, задумавшись. По идее, скульптура почти готова, можно было ехать. И я кивнула.
