Уилсон снова потянулся ко мне, аккуратно отвел прядь волос от глаз.
– Так ты расскажешь, в чем дело?
Я сглотнула, пытаясь совладать с собой.
– Я пыталась измениться, правда. Помните, мы говорили об искуплении? Тогда у меня еще машина не заводилась, и нас подобрала чокнутая парочка?
Уилсон усмехнулся и кивнул, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо, и я вздрогнула от его прикосновения. Он хотел меня утешить, и я была благодарна за эту заботу, мечтая уткнуться ему в плечо и все рассказать. Он убрал руку и ждал продолжения рассказа.
– В ту ночь… со мной что-то произошло. Такого я никогда не испытывала. Мне было так больно и горько, и я молилась. Умоляла о любви, даже не зная тогда, о чем именно прошу. Я мечтала почувствовать себя любимой, и мне это просто… дали. Без обмана, ультиматумов, обещаний. Просто так. Нужно было только попросить. И меня это изменило. В тот миг я почувствовала себя исцеленной. – Я взглянула на него, мысленно прося меня понять.
Он внимательно слушал, и это придало мне храбрости.
– Не поймите неправильно, идеальной я вдруг не стала. Мои мучения не закончились, слабости не превратились в достоинства, бороться стало ничуть не легче. Никакое чудо не превратило печаль в счастье… но я все равно чувствовала это: исцеление.
Слова лились потоком, пока я пыталась описать это ощущение, занимавшее мои мысли с тех самых пор.
– Как если бы трещинки на сердце затянулись, а каменный обруч вокруг него разбили и вымели вон. И я ощутила себя… целой.
Уилсон уставился на меня, даже рот слегка приоткрылся. Он потряс головой, чтобы прояснить мысли, и потер шею, пытаясь подобрать слова. Интересно, был ли вообще в этом всем смысл, или он снова скажет, что я – лимон.
– Наверное, это самое прекрасное, что я когда-либо слышал.
Пришла моя очередь смотреть на него во все глаза. Он не отводил взгляда, пока я первой не отвернулась, смущенная его похвалой. Но кожей я чувствовала его взгляд, он явно раздумывал над моими словами. Потом он снова заговорил.
– Итак, с тобой случилось нечто невероятное. Ты называешь это искуплением. И, разумеется, ты много об этом думала… а теперь считаешь, что все испортила, но что именно? А снова тебя спасти то же самое не может?
В таком ключе я об этом не думала.
– Это не… не совсем так. Думаю, я считала, что стала лучше прежней себя. А теперь… оказалось, что от сделанных ошибок никуда не деться.
– То есть искупление не спасло тебя от последствий?
– Нет, – прошептала я.
Вот в чем было дело. Искупление действительно не спасло меня от последствий. Я почувствовала, что меня предали. Что любовь, которую мне подарили, тут же забрали, не дав шанса доказать, что я ее достойна.
– И что теперь?
– Вот почему я здесь. Что же теперь?
– А я не могу помочь тебе, потому что не знаю, что не так, – терпеливо напомнил Уилсон.
Я не ответила, и он вздохнул. Мы сидели, глядя вдаль, не замечая ничего перед собой, мысленно подбирая слова, но так их и не произнесли.
– Иногда выхода просто нет. – Пришло время посмотреть правде в глаза. Что делать дальше, я так и не знала. Но я справлюсь. Как-нибудь.
Уилсон оперся подбородком о сложенные руки и окинул меня задумчивым взглядом.
– Когда умер мой отец, у меня словно земля ушла из-под ног. В наших отношениях было столько всего, что я хотел бы исправить, но было уже поздно. В «Корпус мира» я тоже пошел главным образом из-за слов отца: он сказал, что я и дня не продержусь там. В Африке я провел два года, работая на износ, живя в примитивных условиях. Столько раз я мечтал уехать, хотел вернуться домой, жить с мамой, чтобы обо мне заботились. Но в итоге Африка спасла меня. Я многое о себе узнал. Повзрослел, понял, чем хотел бы заниматься в жизни. Иногда нам помогает то, от чего мы хотим сбежать.
– Возможно.
– С тобой ничего не случится?
Взглянув на него в ответ, я попыталась улыбнуться. У него было такое серьезное лицо. Интересно, а когда его отец был жив, он был таким же? Почему-то мне казалось, что нет. Он был из тех, кого Беверли называла «добропорядочный». С рано повзрослевшей душой.
– Спасибо, что поговорили со мной. Шерил серьезные темы не любит.
– А к Мейсону и Колби ты уже обращалась? Они, похоже, отлично подходят для решения мировых проблем.
У меня вырвался смешок, и напряжение в груди слегка ослабло.
– Я рассмешил ее! Превосходно! Я молодец.
– Да, Уилсон, вы молодец. Слишком большой молодец для таких, как Блу Экохок. Но мы оба это знаем.
Уилсон согласился, реагируя так, будто это была просто шутка в тему. Потом он встал и потянул меня за собой. Проводил до пикапа, усадил внутрь и потрепал по щеке, будто мне лет пять, а ему где-то на сто больше.
– Еще шесть недель, Экохок, и весь мир – твой.
Я просто пожала плечами и помахала ему, уже ощущая вес этого мира, еще более недостижимого, чем когда-либо.
Церемония выдачи дипломов была назначена на майское утро ближе к полудню на футбольном поле. А значит, куча мест на жестких скамейках ждала семьи и друзей выпускников, вместе с относительно терпимой жарой. Относительно – потому что уже в десять утра было выше тридцати градусов. Меня сильно тошнило, и на жаре лучше уж точно не стало. Я даже думала остаться дома, но очень хотелось получить диплом как положено, со всеми. Хотелось надеть шапочку выпускницы и мантию, получить диплом и наконец утереть нос всем тем, кто закатывал глаза при моем появлении или считал, что я вылечу из школы еще до конца года. Но я справилась. Была на волосок от провала, но справилась. К несчастью, всего за несколько минут до общего построения и выхода мне пришлось бежать в туалет. Желудок избавился от тех крох пищи, что в него попали, и все не мог успокоиться, как бушующее море.
Я глубоко дышала, стараясь прийти в себя, прополоскала рот и полезла в сумочку за крекерами, которые начала повсюду носить с собой. Четвертый месяц почти прошел, разве тошнота не должна была уже закончиться? Съев пару крекеров и попив воды из крана (было очень тяжело заставить себя не думать, сколько же там хлорки), я поправила макияж, убрав темные круги под глазами от размазавшегося карандаша. Нанесла блеск для губ, вернула на лицо привычную усмешку и прошла назад в кафетерий, где все собирались перед церемонией. Но там было пусто. Они все ушли без меня. Я опустилась за стол. Ну почему в моей жизни все всегда именно так? Комок в горле не проходил, как и покалывание в сердце. Теперь уже выйти было нельзя. Церемония пройдет без меня.
– Блу?
Я подскочила от неожиданности, подняв голову со скрещенных рук.
Мистер Уилсон стоял в десяти шагах от меня, не снимая руки с выключателя у двери – ближайшей к занятому мной столику. Он был в своей обычной рубашке в тонкую полоску и брюках, но без галстука. У большинства преподавателей были свои роли в церемонии, от собирания шапочек и мантий и общения с учениками и их родителями до помощи опоздавшим. Похоже, это Уилсону и поручили. Я выпрямилась и взглянула на него в ответ. Опять он видит меня такой уязвимой.
