Старик подтвердил, что предки чавинцев стали самостоятельным племенем ещё в лесах Мезоамерики. Жили там несколько веков, прежде чем изменившийся климат прогнал их в Южную Америку. Они добрались до северного побережья современного Перу, где обнаружили развитые насколько возможно по меркам докерамической эпохи царства. Вынужденные круглый год заботиться о пропитании, местные индейцы почти не знали войн. Ютиться на огрызках неплодородной земли чавинцы отказались, ушли в Анды. Подыскали себе уютную долину Мосна, обустроились там, но, памятуя о жизни предков в тропических лесах, не удержались – за две тысячи лет до нашей эры по межгорным лощинам спустились к притокам Мараньона и в поисках лучшей судьбы отправились прямиком в сельву. В долине Мосна осталось лишь небольшое поселение. Судя по самым ранним петроглифам и более поздним барельефам, которые отшельник обнаружил в наиболее древней части Города Солнца и которые обещал в ближайшие дни показать Максиму, чавинцы долго скитались по дождевым лесам. Переносили пожитки с одной реки на другую, приноравливаясь к смене сезонов и передвижениям животных. Жизнь в перуанской сельве не такая уж благостная. Чавинцы задумались о возвращении в горы. Углубившись на север, они в итоге повернули на запад, намеревались постепенно выбраться к Андам, но упёрлись в отвесную стену горного хребта – заросшей гряды, возвещавшей близость Кордильер, однако не позволявшей продвинуться дальше.
Чавинцы осели в изножье хребта, рассчитывая со временем пройти вдоль него на юг и вернуться к Мараньону, и наткнулись на разлом в скальном отвесе – настолько глубокий, что он мог бы вывести их прямиком на западную сторону хребта. Если верить легенде, высеченной на барельефах, путь чавинцам показал ягуар, которого их мезоамериканские предки почитали за прародителя. Хищник погнался за оленем и на глазах удивлённых индейцев скрылся за скальной складкой. Там они и обнаружили вход в расщелину. Недолго думая, отправились следом. Путь оказался трудным. Расщелина, тогда не тронутая человеком, порой сужалась до едва проходимой трещины, куда не протиснулся бы даже ребёнок, или обрывалась глубокими впадинами. Чавинцы не останавливались и вскоре добрались до горной котловины, разверстой прямиком под вершиной. Индейцы ликовали, уверенные, что отыскали короткий путь на запад, а затем…
– …они увидели сердце мглы, – прошептал старик. – И всё изменилось.
– Сердце мглы? – не сдержался Дима. – О чём вы?
Напрасно он перебил отшельника. Тот сразу потупился, притих, а потом вовсе ушёл из бивака в ночь, оставив путников в недоумении. Правда, вернулся ещё до рассвета. Дима проснулся от голосов. Увидел, как сонная Аня, не выбираясь из гамака, покорно переводит возобновившийся рассказ, а Максим и Покачалов как ни в чём не бывало сидят возле разворошённого костра.
По словам старика, чавинцы следующие восемь веков провели в горной котловине, совершая непродолжительные вылазки наружу, чтобы поохотиться на дикого зверя, наловить рыбы, пополнить запасы диких плодов, древесины и прочего, в избытке предоставленного дождевым лесом. Поколение за поколением чавинцы отстроили грандиозный храмовый комплекс, прежде занимавший все семь поясов их Города Солнца, истинного названия которого отшельник не знал – петроглифы и барельефы оставались собранием символов, а не открытым текстом, – а если бы и знал, то отказался бы озвучить, потому что здесь нет имён, они, чёрт возьми, остаются снаружи. Более того, храм простирался в глубь горных пещер, раскинулся по гребню хребта и его малым отрогам; подобно обезумевшему фикусу пророс в котловине и укрепился узлами вездесущих корней в самых незначительных трещинах и углублениях. Храм был настоящей крепостью. Его не смогли бы покорить самые отчаявшиеся из обитавших в джунглях племён. К тому же чавинцы отстроили четыре крепостных поселения в начале каждой из ведущих в Город Солнца дорог.
Чем тут занимались чавинцы, каким богам поклонялись в своём храме и почему вообще построили именно храм, а не простой город, старик не сказал. Намекнул, что путники скоро сами обо всём узнают.
– Не торопитесь. Дом Соломона ответит на ваши вопросы.
– Здесь же нет имён… – осенило Диму. – А вы постоянно говорите: «Дом Соломона». Разве это не имя?
Максим просил не перебивать старика, но Дима спросонья не сумел промолчать, Аня в свою очередь, не задумываясь, мгновенно перевела его вопрос. Испугавшись, что своими придирками отпугнёт старика, Дима зажал рот ладонью и замер. Отшельник, как ни странно, рассмеялся и, кивнув, промолвил:
– Первый стоящий вопрос.
– И вы на него ответите? – неуверенно уточнил Дима.
Прежде чем перевести его слова, Аня с сомнением взглянула на Максима. Максим, помедлив, кивнул.
– Вы задали правильный вопрос. Обычно он самодостаточен, приходит вместе с ответом. В этом его прелесть.
Покачалов в своём гамаке тихо крякнул от недовольства, но Дима не сдавался.
– Значит, имена здесь всё-таки есть, – заключил он. – А вы… не хотите их озвучивать.
– Верно, – кивнул старик. – Продолжайте в том же духе. И вам откроется правда.
– Нужно найти следующий вопрос?… Ну, следом логично было бы спросить, почему вы не хотите называть имена. Имена связаны с прошлым, а вы не готовы посмотреть ему в глаза? Отказались от прошлого или… боитесь, что оно окажется сильнее?
Максим тихонько кашлянул, намекая, что Дима свои рассуждения вполне может продолжить молча. Дима, вздохнув, признал правоту Макса. Важнее было услышать, что ещё старик расскажет о Городе Солнца. На этот раз он не ушёл – продолжил прерванный рассказ.
Из его слов получалось, что в сердце мглы чавинцы получали некие знания, и знания были настолько безграничными, что, отдавшись им целиком, чавинцы в них растворились бы. Ну, или вознеслись бы, утратив человеческий облик и «обратившись сотканными из света ягуарами», то есть вернувшись к облику божественного прародителя. Дима не совсем понимал, о чём говорит старик. Само упоминание сердца мглы казалось слишком уж буквально воспринятым мифом. Так или иначе, погружаться в него полностью чавинцы по большей части отказались, довольствовались его слабым влиянием, которое было ощутимо от простого пребывания поблизости. Даже такое влияние изменяло их сознание, приподнимало над привычной дикостью докерамических цивилизаций. И удерживал чавинцев не страх перед растворением в великом знании, нет. Они лишь хотели рассказать о сердце мглы другим народам. Не забыли, до чего трудную жизнь вели индейцы Анд и северного побережья. В итоге добровольное изгнание чавинцев, продлившееся без малого восемь веков, прервалось за тысячу двести лет до нашей эры.
Покинув Город Солнца, дети ягуара вернулись в долину Мосна, где обнаружили остатки убогого, не устоявшего перед болезнями и голодом чавинского поселения. Оплакав участь бывших братьев, они разбились на группы и разошлись, желая охватить как можно больше земель. Достигли западного побережья, поднялись в южные горы и добрались до лесов Мезоамерики, где надеялись почтить память предков. Отблеск и тень мудрости, почерпнутой из сердца мглы, дети ягуара бережно несли на территории других царств; достигнув новых поселений, преображали их жизнь. Рассказывали индейцам, что те со временем получат возможность слиться с богом-ягуаром. Наставляли их в ирригации, освоении непригодных земель, искусном плетении тканей и художественной керамике. Помогали улучшить одни зерновые культуры и освоить другие. Учили возводить каменные гиганты U-образных храмов. Объясняли, что свободная храмовая площадка символизирует промежуточное положение человека между двумя противоположностями, между двумя крыльями: явью и сном, добром и злом, страданием и счастьем. Пирамида в основании должна была непременно смотреть на восток или северо-восток, то есть на сельву, чтобы индейцы гор и побережий не забывали о пути, который однажды проделают к чертогам бога-ягуара и который приведёт их к единству противоположностей. В сердце мглы добро и зло теряют значение, не остаётся ни страданий, ни счастья, а сон и явь срастаются.
