– Сниму, – обречённо, впадая в забвение, кивал Салли. – Подсоединю.
– Ты знаешь, что делать дальше.
– Знаю.
– Поверни заслонку на корпусе.
– Поверну.
– Сними приводную ручку с корпуса и вставь её в гнездо.
– Вставлю.
– И начинай вращать.
– Начну.
– Через четыре секунды загорится индикатор. И тогда ты…
– …тогда я нажму на кнопку «Взрыв».
– И всё будет кончено.
– Всё будет кончено.
Салли упал на пол. Озноб сменился жаром. Но Салли был доволен. Продолжал глотать лоскуты карты и улыбался. Теперь знал, чем закончилась экспедиция Шустова. Знал, что Максим и Покачалов глупцы, если до сих пор не догадываются, с кем связались. Отшельник… Ветхий старик, едва ходивший на слабых ногах. Он был не так прост. Максиму следовало бы держаться от него подальше. Впрочем, когда Салли начнёт крутить ручку взрывной машинки, всё это уже не будет иметь значения.
Глава двадцать пятая. Дети ягуара
Ловушки в Городе Солнца были повсюду. Неосторожный шаг приводил в действие их древние механизмы. Над головой Димы дважды просвистели копья с медными наконечниками. Трижды из невидимых углублений падали гигантские базальтовые шары и с грохотом катились навстречу перепуганным путникам. Сложнее приходилось с ягуарами, следовавшими по пятам за Димой и оглашавшими возрождённый Эдем кровожадным рёвом. Максим и Аня размахивали полыхавшими копаловыми факелами. Следом шёл дрожавший и обливавшийся потом Никита. Цепочку замыкал Дима. Он держал наизготовку стальной шип трости, готовый пронзить любого напавшего на них зверя. Вместе путники шаг за шагом приближались к разгадке величайшей тайны цивилизации чавин – опускались в самое сердце мглы.
– Ну как? – забравшись в гамак, спросил Дима. Макс возился с костром, разведённым между развороченными плитами. – Осознал, что прямоходящие слишком многое о себе возомнили? Будущее – за такими, как мы. За кривоходящими.
– У меня хромота пройдёт, – отозвался Максим. – Нога почти не болит.
– Жаль. Неприятно, когда эволюция отбрасывает тебя на шаг назад.
Дима решил, что герой его романа должен хромать. Ведь он ходит с тростью. Было бы странно выдать герою трость с выдвижным шипом, встроенными ампулами яда и механизмом, способным выплёвывать дротики, но при этом не сделать его хромым. Ему не понадобится чудесное исцеление. Он не станет Олдричем Киллианом из «Железного человека» или Джеком Салли из «Аватара», нет. Он прислушается к словам монаха, которого отыщет в древнем тибетском монастыре, – перед смертью, рассыпаясь в прах, тот успеет сказать: «Однажды твои слабости станут твоей силой». Все будут видеть хромоту героя, считать его неудачником, а значит, недооценивать. Вот и славно. Диму тоже недооценивали, но короткая левая нога не помешала ему добраться до возрождённого Эдема – проделать путь, не покорившийся остальным тридцати вполне здоровым участникам экспедиции.
– Думаешь, это правда? – промолвил Дима. – Ну, про чавинцев и соляриев?
– Не знаю, – отозвался Максим. – Но придраться не к чему.
– Да… Старик тут три с лишним года копается…
– О нём ты в своём романе тоже напишешь? – спросила Аня, лежавшая в гамаке и задумчиво смотревшая на отблески костра.
– Об отшельнике? – оживился Дима. – Как же без него! Он у меня будет повелителем змей.
– Кем? – сквозь дремоту выдавил Покачалов.
– Кем-кем… Повелителем змей! У меня выяснится, что он на самом деле и есть Затрапезный.
– Затрапезный? – усмехнулась Аня.
– Отшельник, конечно, старый, – заметил Максим, – но ему не триста лет.
– Тут я всё придумал, – отмахнулся Дима. – Он последний из соляриев. А поселились они тут, потому что нашли источник вечной жизни – яд особой гадюки. Древнейшей из гадюк. Она раз в год кусает отшельника, и он уходит в глубь пещер. Там анаконды сплетают кокон, в который он ложится спать и…
– Анаконды не живут в пещерах, – Покачалов перебил Диму.
– Живут – не живут…
– Может, и анаконды тут особые? – рассмеялась Аня.
– Может, и особые! Объевшиеся орхидеями периния имморталис.
– Ясно…
Дима по-своему обрадовался, когда Лиза и Аркадий Иванович исчезли. Пусть делают что хотят. Пусть Скоробогатов продолжает с одержимым взглядом шарахаться по руинам, а Лиза пусть обхаживает отца: стрижёт ему чудесные усики, латает одежду и чистит ботинки. Настораживало лишь то, что они прихватили винчестер. Не хотелось получить пулю из-за угла. Кроме того, Дима волновался, что Скоробогатов, начитавшись дневника Затрапезного, отыщет в возрождённом Эдеме нечто особенное, укрытое от глаз простых путешественников. Что бы это ни было, Дима надеялся оказаться первым.
За три дня, проведённые в Городе Солнца, Максим не позволил никому покинуть дно котловины. Предпочёл обследовать кварталы трёх ярусов. Надеялся найти упоминание о других дорогах, ведущих из возрождённого Эдема в обход теней с их истуканами и кубом святилища. Максим даже лазил в болото на нижнем ярусе. Ничего исключительного не нашёл, если не считать затопленного храма Мамы Окльо с каменными вратами в виде змеиной пасти – выглядывая чёрным останцем из топких зарослей, она смотрелась ужасающе.
Ночевали по-прежнему на среднем ярусе, но бивак с помоста на центральной площади перенесли в закуток за храмом-мечетью. Открытое пространство площади, в первый день показавшееся уютным и безопасным, пугало. Хотелось затаиться. К тому же путники достаточно обследовали ближайшие улицы, чтобы при необходимости сориентироваться на них даже в темноте.
К биваку изредка приходил отшельник. Появлялся неожиданно, будто призрак, просочившийся из стен обомшелых домов. Присаживался к костру, приносил свёртки с едой: свежие и сушёные фрукты, жареные орехи, вяленое мясо, варёные стручки и корешки. Особенного много приносил плодов хлебного дерева, по вкусу больше похожих на смесь картошки с тыквой, чем на настоящий хлеб. Поначалу Максим хотел отказаться от подарков, не понимая, чем вызвана щедрость старика. Аня с Покачаловым его отговорили. Они спорили тихо, сдержанно, будто отшельник понимал русскую речь, а Дима, не осложняя жизнь лишними сомнениями, сразу забросил в рот несколько полосок вяленого мяса и принялся с наслаждением их жевать.
Старик ему нравился всё больше. Он, конечно, был странным до чёртиков, но многое рассказывал о Городе Солнца – делился тем, что ему удалось узнать за три с половиной года отшельничества, правда, о своей судьбе ничего не упомянул. Спрашивать отшельника о чём-либо напрямую было бесполезно. На вопросы он отвечал уклончиво, часто их игнорировал и замолкал. Предоставленный сам себе, мог молчать до получаса, а потом принимался говорить – долго, без отдыха. Всё осложнялось неизменной привычкой старика избегать имён. Основателей возрождённого Эдема он кратко называл основателями, чавинцев, ольмеков, инков и прочих индейцев – индейцами, участников шустовской экспедиции – путешественниками. Порой казалось, что старик озвучивает разрозненные фрагменты, всплывавшие в его памяти, из которых в конечном счёте складывалась понятная и логичная история. Аня старалась переводить слова отшельника как можно тише, опасаясь сбить его с мысли, даже если он принимался озвучивать то, что Дима, Максим и Покачалов уже знали от Артуро, из тетрадей и писем Шустова-старшего.
