Старик укладывал мясо на подготовленный лист, загибал его края, а Максим обвязывал получившийся конверт тонким корешком, заменявшим верёвку. Покачалов, как и другие, следил за слаженной работой старика и Максима, а потом не удержался, вернулся к парапету, чтобы с высоты ещё раз взглянуть на Город Солнца. Догадывался, что вскоре они устремятся вниз, на его улицы.
За парапетом начинался ступенчатый обрыв – закруглённая стена котлообразной впадины, напоминавшей кальдеру потухшего вулкана. Над противоположной стороной, где можно было разглядеть схожую обзорную площадку, чуть поодаль вздымалась вершина – та самая, что служила для экспедиции главным ориентиром. Отсюда она не казалась массивной и величественной. Больше напоминала сопку. К тому же вершина была расколота. Тёмная полоса выдавала в ней разъём, и Покачалов не сомневался, что он продолжает общую трещину, начавшуюся в изножье скального отвеса и усмирённую выдолбленными в ней ступенями горной лестницы. Возможно, трещина рассекала весь хребет, а значит, лестница могла уводить и на его западную сторону.
Верхние края котловины были неровные, зубчатые; местами они обвалились, а местами приподнимались плоскими выступами. На выступах виднелись некие подобия каменных ротонд, и это было лишним свидетельством того, что человек освоил всё предоставленное котловиной пространство и даже вышел за его границы. Котловина была не такой глубокой, какими бывают иные кальдеры. Если бы кто-то задумал построить в ней двадцати- или двадцатипятиэтажное здание, жители верхних этажей без труда выглядывали бы за её кромку.
Дно котловины в диаметре достигало метров двухсот, не больше. Именно там и разместился возрождённый Эдем, если верить соляриям – истинный центр мироздания, от которого остальной мир расходился четырьмя равными частями. Для центра мироздания город казался маловатым, однако и два с половиной века спустя в его расположении угадывалось нечто безмятежное. Крохотный мирок, спрятанный от чужого внимания, самостоятельный и по-своему совершенный.
С высоты осмотреть город в деталях не удавалось. Котловину, как и вершину, как и скальные накаты вокруг, покрывала густая растительность с редкими проплешинами обвалов и нетронутых зданий. Так походный котелок, вовремя не отмытый от остатков еды, быстро зарастает пушистой плесенью; она скрывает его бортики, не позволяет разобрать, чем именно в последний раз кормились путешественники. Возрождённый Эдем был явно заброшен. Безумное предположение Гаспара Дельгадо, что его населяют потомки соляриев, не оправдалось. Покачалов понимал, что старик-отшельник – лучшее, на что путники могли рассчитывать в цветущем могильнике, хотя с происхождением старика ещё предстояло разобраться.
Дно котловины было ступенчатым, делилось на три яруса. Нижний ярус зарос больше других. Судя по тёмно-зелёным, почти чёрным переплетённым кронам, там лежало болото. Затрапезный и дель Кампо в своё время наверняка столкнулись с необходимостью его осушить, для чего и вывезли из России пятьдесят ярославских рабочих; у них был соответствующий опыт – они «приняли участие в строительстве Ярославской мануфактуры или, по крайней мере, были сыновьями тех, кто в кратчайшие четыре года осушил непроходимые болота на берегу Которосли». Плетёнка болотистого леса скрывала возведённые на первом ярусе строения, и лишь некоторые из них, по центру и по краям, приподнимали над её мрачным пологом безжизненные остовы своих стен.
Средний ярус просматривался значительно лучше и представлял собой настоящий колониальный квартал, разорённый джунглями, но сохранивший очертания мощёных улочек и прямоугольных домов. По центру квартала была заметна круглая площадь с каменным помостом, угадывались закрытые со всех сторон дворики, обомшелые фонтаны и каменные бассейны. Вокруг площади теснились наиболее высокие здания, а выше всех вздымался гигантский фикус, оседлавший башню или колокольню – отсюда не разобрать. Его пышная, разлапистая крона вытягивалась до уровня верхнего яруса.
Если верить скрытому полотну Александра Берга, домá среднего яруса некогда были оштукатурены, украшены пёстрой росписью и ликами Инти-Виракочи. Их покрывали двускатные черепичные крыши, а на стенах красовались резные наличники. Ничего подобного Покачалов с высоты не разглядел. За два с половиной века штукатурка осыпалась, кровли обрушились и некогда ухоженные дома превратились в тёмно-красные кирпичные коробки, иные вовсе лежали грудой кирпичного лома.
Наконец, верхний ярус был застроен каменными домами, чьи светло-серые силуэты проглядывали из-под налёта зелени и цветущих бутонов. Колониальных строений Покачалов там не разглядел и заключил, что третий ярус был отдан под индейский квартал, пусть и довольно необычный из-за вполне европейского сплетения узких улиц и заметных даже с высоты водоотводных каналов.
Один ярус с другим соединяли пролёты широких ступеней без балюстрады, причём лестница между средним и верхним ярусом заодно выполняла роль моста – в арке под ней светлел шустрый поток, должно быть, устремлявшийся ниже по хребту и в конце концов впадавший в речку у руин крепостного поселения.
– Нужно идти, – Аня коснулась плеча Никиты.
Покачалов, увлечённый осмотром Города Солнца, вздрогнул. Вздохнув, согласился отойти от парапета. Не хотел торопиться. Предпочёл бы сделать первую стоянку здесь, на площадке; лишь вдоволь налюбовавшись видом сверху, спуститься вниз. Шустов-старший всегда так поступал. Мог рваться через тысячи километров в поисках какой-нибудь древности, не считаться с усталостью и страхами спутников, подгонять всех и самого себя, а потом, обнаружив древность и убедившись, что она в его власти, резко остановиться и дальше продвигаться к ней с кропотливостью бережливого археолога. Возможно, Покачалов уговорил бы остальных осматривать Город Солнца без спешки и уж точно не спускаться в его кварталы столь беспечным шагом, однако вынужденно последовал за стариком. Наличие проводника, хоть и подозрительного, изменило общий настрой. Страх перед неизведанным ослаб.
Максим приторочил к верхнему клапану своего рюкзака несколько свёртков с мясом мазамы, остальные свёртки забрал отшельник. Он перевязал их в единый куль, прикрепил к нему кожаный ремень и, подобно тому как поступали агуаруна, забросил куль на спину, а ремень пропустил по лбу, оставив руки свободными. Ни оружия, ни трости у старика не было, хотя шёл он тяжело, будто хромая на обе ноги. Кажется, упади, и уже не поднимется – переломает кости и рассыплется в труху.
Старику было лет семьдесят, не меньше. Возможно, именно возраст и общая слабость вынудили его до конца дней поселиться отшельником в Городе Солнца. Скоробогатов и Дима явно предпочли бы вначале допросить незнакомца и уж потом следовать за ним, но доверились Максиму. Предоставили ему общаться со стариком и ждали, когда Шустов-младший от общих фраз и улыбок перейдёт к вопросам. Аня, вынужденная переводить каждое слово, от них не отставала. Старик неспешно приблизился к началу лестницы, уводившей вниз с площадки. Обернувшись, неожиданно спросил:
– С вами кто-то ещё?
Максим оглянулся на расщелину, из которой недавно выбежал Скоробогатов, а следом выбежали и остальные путники, предвкушавшие встречу с Городом Солнца. Максим смотрел с сомнением, будто ждал, что увидит преследователей – не то безголовых туземцев, не то базальтовых ягуаров. Покачалов с удивлением отметил, что на кромках проёма высечены горельефы Инти-Виракочи. Возможно, они задумывались как стражи, но смотрелись скорее приветливо из-за традиционно пустовавших рук.
