Скоробогатов с каждым произнесённым словом чувствовал, как его наполняет уверенность в себе. Он знал, что говорит правду. Никогда от неё не прятался. И умел показать её окружающим.
– Но мне интересно другое, – продолжал Аркадий Иванович. – Если не ошибаюсь, за первую операцию вы заплатили чуть больше двух миллионов рублей. Для вас большие деньги. Вы надеялись на лучшее. Хотели купить время. Ведь жизнь бесценна. И он ваш дедушка. А представьте, что вы могли бы гарантированно купить Владимиру Георгиевичу один месяц за два миллиона. Всё равно взяли бы кредит? Зная, что на годы обрекаете себя копошиться в собственной бедности? Ну хорошо. А если не месяц, а неделю? За те же два миллиона. А если день? Ровно день. А если час? Возьмите кредит на десять лет и продлите любимому дедушке жизнь на час. Один час. А если минута? Что тогда? Всё равно заплатите? Или вы уже не так уверены в своём ответе? Где она проходит – грань вашего сомнения? Вы видите разницу между покупкой шести месяцев и одной минуты, значит, жизнь не бесценна – вы устанавливаете вполне конкретную цену, пусть и отказываетесь назвать её вслух. А раз есть цена, почему не устроить торг? Разве не логично? Считайте, что я купил жизни погибших людей. И поймите наконец, что по-настоящему ценна одна жизнь – ваша собственная. И важен один путь – по которому вы подниметесь на ваш главный пик, на ваш личный Эверест, чтобы услышать на нём финальный аккорд вашего существования. Поверьте, ваш отец считал так же. Он как-то сказал мне: «Мы не оплакиваем людей. Мы оплакиваем свою потерю». Чувствуете разницу? Думаю, чувствуете. И не спрашивайте меня: «Стоило того?» Если я сделал, стоило. Иначе не бывает.
Максим промолчал в ответ. Никто не ожидал от Скоробогатова отповеди на краткий вопрос Шустова-младшего, даже Лиза, но Аркадий Иванович не жалел о сказанном. Шустов-младший и другие ненавидели его, презирали. Не понимали, что он преподнёс им ценный дар – привёл сюда. Они оказались сильнейшими из экспедиционной группы, достойными осознаний и чувств, которые их настигли. Здесь начнётся их настоящая жизнь. Никто из них не будет прежним.
Подъём по расщелине, мягко пахнущей влагой и растениями, продолжился. Аркадий Иванович отмечал на ступенях помёт мазамы и клочки её шерсти на кустах. Хороший знак. Олень мог бы скользнуть сюда из страха и не зная о предстоявшем тупике, но различимая звериная тропа говорила, что проход сквозной, рано или поздно выведет чужаков в Город Солнца.
Тёмно-зелёный полог над головами не позволял определить, высоко ли они поднялись, но в последний час все шли быстро, не отвлекаясь на каменные ниши с многорукими божествами и витиеватый орнамент надписей на голых стенах. Никто не оглашал лестницу разговорами. В общем молчании раздавались удары мачете, точечное постукивание трости юного Шмелёва и тихое чертыханье Покачалова, обтиравшего изъязвлённую кожу куском влажной тряпки.
Сверху проступили различимые накаты каменных глыб. Расщелина сужалась, и ступени чаще оказывались выдолблены в искусственно расширенном проёме, но дышалось легче. Скоробогатов прежде не понимал, до чего на лестнице душно.
Послышался шелест ветра или шум водопада. Путники приближались к вершине. К четвёртой из семи вершин, указанной истуканом и кубом святилища.
Лестница больше не петляла – вела уверенным маршем строго вперёд, однако не стала более крутой, вздымалась плавно, местами вовсе выводила на ровную каменную тропу. Над головами наметился просвет. Максим, Никита и Анна убрали фонарики в рюкзак. Ступени стали шире и глубже. Скоробогатов жадно всматривался в скальный проём. Не знал, чего ждать – парадного входа, новой крепостной стены или человеческих голосов. Лестница от руин заброшенного поселения могла быть не единственной. Аркадий Иванович допускал, что Город Солнца населён, хоть и не представлял, какими окажутся солярии. Ничто не мешало наследникам возрождённого Эдема – тем из них, кто не сбежал, – обитать в полнейшем отъединении. Вряд ли они, замкнувшись, процветали. Скорее превратились в дикарей и… Тени! Скоробогатов с ужасом подумал, что напавшие на его экспедицию туземцы и есть потомки Затрапезного, дель Кампо и мастеров приходной книги. Нет… Тени беспокоили Город Солнца и раньше. Ведь их рисовал ещё Вердехо. Они, конечно, были каким-то образом связаны с горным хребтом и местом, выбранным под возрождённый Эдем, но к самим соляриям отношения не имели.
Аркадий Иванович развлекал себя подобными размышлениями, когда Покачалов всех остановил. Продравшись через курчавые светло-зелёные наносы растительности, он обнаружил, что стены здесь облицованы. Значит, путники добрались до парадного марша. Никита, взволнованный, взялся высвободить стены из-под лиственной драпировки, чтобы лучше разглядеть покрывавшие их базальтовые плиты. Максим и Дмитрий пришли ему на помощь. Втроём они быстро расчистили несколько метров гладкой поверхности. Кажется, обрадовались небольшому промедлению. Рвались вперёд, но хотели свыкнуться с мыслью, что с минуты на минуту увидят Город Солнца.
Узоров или символов на плитах не оказалось, но Покачалов продолжал настойчиво счищать с них мягкую подушку лишайника, срезáть облепившие их древесные корни. Отойдя назад и обозрев открытый фрагмент стены, прошептал:
– «Я Тсинакан, маг пирамиды Кахолома. Меня бичевали, били, калечили, а потом я очнулся в этой темнице, откуда мне уже не выйти живым».
– Вы… – растерянно протянула Анна. – Вы где-то видите надписи?
– «Ты пробудился не к бдению, – продолжал шептать Покачалов, – а к предыдущему сну. А этот сон в свою очередь заключён в другом, и так до бесконечности, равной числу песчинок. Путь, на который ты вступил, нескончаем; ты умрёшь, прежде чем проснёшься на самом деле».
– Никита? – с сомнением спросил Максим.
– Это «Письмена бога» Борхеса, – с блаженной улыбкой ответил Покачалов.
– Я ничего не вижу, – признался Дмитрий.
– А ты присмотрись. Наш создатель предвидел, что последние времена человека окажутся несчастливыми, и задумал оставить нам магическую формулу, способную отвратить худшие несчастья. – Покачалов, утомлённый, присел на ступень. – Только не знал, где и как формулу записать. Пергамент истлеет, камень осыплется. Выложить слова изгибами рек? Их направление переменчиво. Начертать крапинками звёзд? Звёзды гаснут, а созвездия смещаются. И бог выбрал единственную постоянную величину.
– Ягуар! – воскликнул Максим, отошедший от стены и разглядевший то, о чём говорил Покачалов.
– Да, – кивнул Никита. – Бог написал магическую формулу спасения на ягуаре, зашифровал соответствующие символы в его пятнах.
– Тут ягуар? – Анна растерянно вела головой, не понимая, чем именно стена привлекала общее внимание.
Скоробогатов подумал, что Покачалов бредит, а потом действительно увидел ягуара. Стену покрывали плиты разных размеров и очертаний, некоторые из них треснули и обвалились, оставив после себя тёмную прогалину необработанного камня, но из тех, что были по центру, в самом деле складывалась полноразмерная мозаичная фигура ягуара. И ягуар был не один. За ним виднелась голова предыдущего, а впереди – задняя лапа следующего. Цепочка ягуаров, вместе с путниками поднимавшихся по лестнице.
