Аня выдохнула. Говорить становилось тяжелее. Прежняя лёгкость ушла. Словами не удавалось охватить сразу все чувства, и внутри скручивалось недовольство от невозможности полностью их выразить, но Аня не сдавалась.
– Бабушка была чудесным иллюстратором, и папа говорил, что я буду такой же, продолжу семейное дело, ведь и дедушка занимался графикой, и сам папа когда-то пробовал, но… А потом он сказал мне, что иллюстраторам сейчас трудно и нужно идти на дизайн. И я не спорила. Пошла. И мне по-своему нравилось на дизайне. В Мадриде там было много сильных ребят… И я среди них впервые почувствовала, что на самом деле не такая уж талантливая. Большая рыбка выплыла из маленького пруда и увидела, что есть рыбы побольше. Ужасно. Каждый экзамен превращался в пытку. Приходилось унижаться, вымаливать себе оценки, потому что никакое унижение не сравнится с тем взглядом папы… Мне было тяжело, но я никому не говорила. Улыбалась родителям по скайпу. Я бы в итоге сорвалась, сделала бы что-нибудь плохое. И тогда мама сказала мне, что ты бросился под машину из-за девушки, которая не то ушла от тебя, не то тебя игнорировала. И я ухватилась за это. Сказала, что возвращаюсь в Москву, чтобы быть рядом с тобой: пока поучусь с братом – ведь удобно, можно ходить в один университет, – а шанс перебраться в Испанию ещё будет.
Папа, разумеется, пытался меня переубедить. Мама плакала. Но мне впервые за три года стало легко, радостно. Я знала, что папа будет злиться на тебя. Скажет, что ты опять подвёл его и любящую сестру, которой достался никудышный брат, вечно попадающий в неприятности. Я знала. Но запретила себе об этом думать. Сама почти поверила, что возвращаюсь в Москву, чтобы не дать тебе сделать очередную глупость: броситься под машину или что-нибудь похуже… Я оборвала свою жизнь в Испании. Разом оставила всех, кто там был мне дорог. И вернулась в Москву. И с парнем рассталась плохо. Он приехал провожать меня в аэропорт, а я ему сказала, чтобы он мне не звонил. Зачем? Он бы напоминал мне о моих слабостях…
Максим по-прежнему сидел возле костра. Отложив второй сапог, неспешно ворошил угли. К Ане не оборачивался. Дима, сидевший в гамаке, молчал. Аня боялась на него смотреть. Была благодарна Покачалову за то, что он вовремя ушёл. Говорить в его присутствии было бы труднее. Лиза и Скоробогатов, укрывшиеся в палатке, наверняка слышали каждое слово. Аню они не беспокоили. Главное – не видеть их лиц.
– После того, что с нами случилось, это кажется глупым, – через усталость продолжила Аня. – Надо было просто жить. Называть вещи своими именами и… Не знаю… В Испании я училась в хорошем университете, могла заниматься любимым делом. Господи, ведь никто не мешал взять да и перевестись на иллюстратора, пусть с потерей уже сданных экзаменов. Я встречалась… мне казалось, что я влюблена. Всё было хорошо. Я сама же всё разрушила. Потому что испугалась, что не справлюсь, что разочарую родителей и друзей. А в итоге предала тебя. И папу с мамой. Столько сделано неправильно. Господи, как же глупо…
– Это правда глупо, – промолвил Дима.
Больше он не произнёс ни слова. И Аня не знала, что добавить. Смотрела в спину Максима, слушала, как в отдалении шумит река. Сделала то, на что прежде не решалась, уверенная, что признание разрушит её хрупкое спокойствие, заставит посмотреть в глаза собственной ничтожности и навсегда внутренне покалечит, – выговорилась, открылась перед Максимом и братом. Но чего-то не хватало. Не было завершённости. Не хватило каких-то слов. Молчание давило.
Если бы Дима вдруг начал говорить о чём-то постороннем, сделал бы вид, что сейчас ничего не произошло, Анин мир, кажется, в самом деле рухнул бы. Она не могла этого допустить, слишком многим пожертвовала. Не жалела о признании, но не понимала, откуда внутри неудовлетворённость. Уж лучше бы Дима разозлился. Аня с благодарностью приняла бы боль от его слов.
Дима молчал. Потом свесился с гамака, взял ботинки. Долго возился с ними. Обувшись, спустился на землю. Подошёл к сестре. И обнял её. Без слов. И объятия были неловкими, потому что Аня сидела в гамаке, а Дима стоял перед ней, и её колени упирались ему в живот, но Аня почувствовала, как на неё опускается умиротворение. Они теперь были по-настоящему вместе – впервые с тех пор, как Дима сломал ногу у заброшенного здания на старых прудах. Больше никаких преград, никакой недосказанности.
– Спасибо, – прошептала Аня, чувствуя привкус слёз на губах.
Дима, ослабив объятия, неловко пожал плечами. Затем отошёл и, наскоро утерев глаза рукавом, сказал с улыбкой:
– Да ладно, чего там. Обращайся, если что. А вообще забавно. Даже приятно.
– Ты о чём? – удивилась Аня.
– Ну то, что ты ради меня вернулась из Испании. Макс вон думал, что ты ради него вернулась. Ходил ведь с бзиком, что ты в Испании познакомилась со Скоробогатовым, что он отправил тебя в Москву втереться к нему в доверие.
– Лучше расскажи, как ты сам подозревал Макса.
– Что? – с притворным ужасом отозвался Максим.
– Ничего я не подозревал. – Дима забрался в свой гамак. – Просто говорил, что…
– …Макс нарочно заманил нас в Перу, чтобы мы помогли ему отыскать Сергея Владимировича и Город Солнца.
– Ясно. – Максим, изобразив негодование, качнул головой.
– Не было такого! – запротестовал Дима.
Они втроём, смеясь, долго пререкались, а потом Максим заявил, что пойдёт охотиться. Нужно было пополнить бивачные припасы перед отправлением и запастись хоть чем-то в путь. Аня хотела сходить с ним, но Максим сказал, что нужно подождать, пока латекс на сапогах окончательно затвердеет. Взяв винчестер и остатки патронов, ушёл к южному проходу. Аня осталась окуривать сапоги костровым дымом, заодно прячась в нём от москитов и наслаждаясь его горьковато-пряным вкусом.
Вернувшийся с утёса Покачалов подговорил Диму и Лизу тоже отправиться к южному проходу и там развести большой костёр – посменно поддерживать его до утра, чтобы отвлечь внимание теней. Максим с Аней должны были пересечь реку у северного тупика, затем несколько километров идти вдоль скальной гряды и, отойдя подальше от полуострова, свернуть на восток – отправиться к истуканам не напрямки, а высокой дугой.
Скоробогатов из палатки не показывался, но Ане всё равно было неприятно осознавать, что они с Аркадием Ивановичем остались наедине. Двумя часами позже, когда из леса появился Максим, она вздохнула с облегчением. Готовилась помочь ему с добычей, вот только добычи не было. И Максим вернулся взволнованный, Аня это сразу почувствовала. Прежде чем Максим произнёс первое слово, отчего-то знала, что речь пойдёт о руинах.
– Мы ошиблись.
– В чём? – осторожно спросила Аня.
– Люди на домах. Те, что стоят в очереди к кактусу или к двери с солнечными лучами. Они выбиты на торцевых стенах. И кактус всегда изображён примерно с западной стороны. Улицы дуговые. Получается, очереди указывают прямиком на полукружие городского центра, то есть на скальный отвес.
– Но там ничего нет, вы же смотрели.
