– Тени будут стеречь сердце мглы, пока не погибнут. Или пока не появится новый ренегадо. Он выйдет из сельвы один, а вернётся с искателями знания. И если они окажутся достойны сердца мглы, тени снимут караул – сами войдут в монолит или разбредутся по миру.
– Да… – вздохнул Дима. – Надо полагать, надолго. И как нам быть? Они ведь не отпустят нас… Я не хочу ждать тут до седин, а потом возвращаться, как тётя Артуро.
– А ты, отец? – спросил Максим. – Почему ты не вошёл в монолит?
– Не смог. Давно забыл прежнюю жизнь. Любил Катю, но сумел отпустить, потому что знал. А тебя, Максим, своего сына, я не знал и отпустить не сумел. Меня останавливал один и тот же сон. Мне снился день, когда Катя вышла из роддома с тобой на руках. Когда я впервые взял тебя на руки. Увидел твоё маленькое тельце. Когда коснулся твоих маленьких рук. Я прожил долгие жизни в этом сне, пытаясь разрушить его любовью, ненавистью и безразличием. Я возносил тебя и убивал. Любил и проклинал. Тщетно. Я не вошёл в сердце мглы, потому что ты мне не позволил.
– Но ты предполагал, что может случиться нечто подобное, да? – с горечью спросил Максим. – И оставил за собой тропинку из хлебных крошек. Надеялся, что я доберусь до Города Солнца. Ну что ж, ты своего добился. Я здесь. Мы можем проститься.
Шустов ответил не сразу. Покачнулся, будто поддавшись притяжению монолита и почти завалившись в каменное углубление в его основании, но вместо этого, опершись руками о каменный пол, встал. Повернулся к Максиму и сказал:
– В своём дневнике Затрапезный писал, как сложно одолеть последнюю привязанность. Он вывез из России женщину, которую любил. Готов был с ней расстаться, догадывался, что забудет её быстро и легко, но испугался, что расставание с ней породит нечто непреодолимое – иллюзию совершенства. На расстоянии его любовь могла усилиться, а беспокойный ум превратил бы любимую женщину в подобие идеала, ради которого не грех отказаться от сáмого великого из знаний. В отдалении старые привязанности умеют обманывать. И он держал её рядом. Каждый день смотрел на неё и каждый день в ней разочаровывался, ведь она не была совершенством. Так он надеялся обрубить последнюю привязанность.
– Но в сердце мглы не вошёл.
– Нет. Увлёкся игрой со своим разумом. В итоге они обручились в храме Города Солнца. И вместе начали безумие творившейся тут жестокости. Затрапезный и его жена первыми устраивали самые кровавые из экспериментов свободного творчества.
– Зачем ты это рассказываешь? – Максим тоже встал. По возможности твёрдо посмотрел в глаза отцу.
– Я надеялся, что вы с Катей станете моей путеводной нитью. У каждого из входящих в сердце мглы нить должна быть своей.
– Сердце мглы не пустит вас, если вы будете последним, кто знает о его существовании?
– Да.
– А ещё ты надеялся, что однажды мы доберёмся до Города Солнца. И если к тому времени память обо мне с мамой не позволит тебе войти в монолит, то у тебя появится шанс взглянуть нам в глаза, разочароваться в нас, несовершенных, и со спокойной душой обрести mysterium tremendum. А зашифровал подсказки и разбросал их по миру, чтобы успокоить совесть? Вроде бы сделал всё возможное, чтобы уберечь нас от опасного пути. Ну а уж если мы его преодолеем, это будет исключительно наш выбор. Ведь никто не мешал нам остановиться в Москве. Или в Ауровиле. Или на пике Адама. Или в Хундере. В Лиме. В Трухильо. В Икитосе. Возле Омута крови.
Максим говорил спокойно, без злости или обиды. Смотрел на отца, но родства с ним больше не чувствовал. Видел чужого человека. Связь между ними оборвалась. Быть может, её никогда и не существовало. В конце концов, внутренний голос отца, помогавший Максиму в джунглях, был его собственным голосом. Просто Максиму хотелось, чтобы тот принадлежал отцу.
Максим не знал, действительно ли монолит открывал знания, о которых говорили чавинцы, но, если цена за познание вселенной – одиночество, Максим отказывался платить и предпочитал невежество. Готов был идти навстречу миру, узнавать самые необычные его проявления, искать первичную материю, воплощённый хаос, мировую субстанцию, но хотел оглядываться и видеть, что не одинок. Хотел наслаждаться не итоговым познанием, а дорóгой к нему, пусть никогда и не добравшись до её конца. Хотел наслаждаться самыми обычными человеческими чувствами. Любить и ненавидеть, радоваться и горевать. Если эти чувства – обман, которым Наиукулус прикрылся от собственного знания… Что же, Максим предпочитал довериться богу-ягуару. Он придумал хорошее прикрытие. И даже если Максим в итоге останется один, растеряв друзей и любимых, даже если впоследствии разочаруется в своём выборе, сейчас он делал его со всей страстью, а остальное не имело значения. Зачем загадывать наперёд?
Джерри был прав. «Ты никогда не знаешь, какими будут последствия твоих поступков. Бессмысленно оглядываться на мораль, когда оцениваешь возможные последствия. На мораль можно оглядываться лишь перед тем, как совершить отдельно взятый поступок». И Максим отказался от невысказанного предложения однажды последовать за отцом. Нет, он пойдёт своей дорогой. Она в чём-то напомнит дорогу отца и всё же будет иной, будет дорогой Шустова-младшего.
Максим принял свой выбор, а следом принял выбор отца. Хотел сказать ему об этом. Не получалось подобрать слова, а потом отец неожиданно улыбнулся:
– Спасибо. Теперь я могу уйти.
Из глаз отца катились слёзы. Такие же прозрачные и сухие, как его тело. Они быстро терялись в седых волосах бороды, но оставленный ими след чуть блестел в морщинах преждевременно состарившегося лица.
– Хорошо, что мама тебя не видит, – промолвил Максим. – Она тебя до сих пор любит. Это мучает её и поддерживает одновременно. Я бы не хотел, чтобы она в тебе разочаровалась. Пусть помнит тебя таким, каким ты был раньше.
– Пусть помнит, – согласился отец.
– Те, кто не идут в сердце мглы, могут наслаждаться даже горькими воспоминаниями. Они…
Максим не договорил. Вдруг осознал, каким невыносимо тяжёлым был путь отца к монолиту. Какую боль ему пришлось вынести ради слабой, ничтожной надежды обрести mysterium tremendum. Понял и парадокс, заключённый в сердце мглы. «Сюда приходят те, кто любит жизнь больше всего. Они приносят свет любви в жертву». Максим раньше не задумывался, насколько ужасающей на деле становится подобная жертва. Всегда считал, что отец в одержимости никого и ничего по-настоящему не любил… Любил! Жену, сына, «Изиду». Любил саму жизнь и со страстью её постигал. Но сумел принести её в жертву.
– Ом амидэва хрих, – нараспев произнёс Шустов-старший и протянул Максиму свёрток выделанной кожи.
– Что это? – шёпотом спросил Максим.
– Салли съел карту из дневника Затрапезного.
– Салли? Ты про Сальникова? – оторопел Максим. – Что значит съел?
– Не страшно. Карта Затрапезного устарела. Ты бы не смог ею воспользоваться. Я нарисовал свою карту – путь, по которому мы с Гаспаром и Исабель добрались до Города Солнца. Всеми позабытый путь, где ты с друзьями пройдёшь вдали от теней. Но будь осторожен, остерегайся их патрулей. Они иногда расходятся на сотни километров от своих поселений. Отправная точка моей карты – северная ротонда на верхней кромке котловины. Там начинается горная тропа. Многие участки обвалились, но в целом ты разберёшь, куда и как идти. В конце концов достигнешь четырёх истуканов. Оттуда сам найдёшь дорогу до Омута крови.
