– Начинаем наш концер-р-рт! – объявила Марина Игоревна в манере попугая Исаича.
И на сцене застучали барабаны, а я увидела сосредоточенного, очень взрослого Кузю.
Концер-р-рт был замечательный. Даже начинающие – наша группа шестилеток – не выглядели начинающими. А уж старшая группа и вовсе лупила по барабанам как профи. Все четко, красиво, ритмично и очень музыкально. Непонятно, как Джаге удалось всего за полтора месяца так подготовить детей.
За барабанными номерами шли театральные – дети показывали отрывки из старых, обкатанных спектаклей и несколько новых сценок, выученных осенью.
Кузя с Таней играли Табаки и Шерхана. Я едва узнала голос своего ребенка, изображающего подлого шакала, – видимо, занятия сценической речью тоже не прошли зря. Таня вела себя как настоящий тигр и ничем не напоминала саму себя – стеснительную девочку, которая любит прятаться от всех и всего за папой.
Когда эта парочка, сопровождаемая нарастающим гулом барабанов, удалилась со сцены, я хлопала до боли в ладонях, и не как мать, а как обычный честный зритель, пришедший на хороший спектакль.
– С ума сойти! – сказала мама, наклонившись ко мне. – Уж насколько я ненавижу самодеятельность, но здесь все серьезно и профессионально. В этом вашем «Бурато» работают чистые гении.
Чистые гении Марина Игоревна и Джага стояли у боковой стены, бледные и взволнованные (да, африканец Джага тоже побледнел и я прекрасно это видела). Марина Игоревна беззвучно произносила с детьми весь текст, Джага отбивал рукой ритм. Второй режиссер, бородатый юноша Евгений, находился с артистами за кулисами и только раз выглянул в зал – нашел глазами свою беременную жену, которая вела у дошкольников английский, просиял и снова пропал. Я была уверена, что беременная жена Евгения не стала бы писать на приглашениях 17 p. m. В «Бурато» все лучше, чем в остальном мире, потому что их работа имеет смысл – куда больший, чем, например, моя работа в «ЖП».
Концерт закончился, Кузя с Таней вышли на первый в своей жизни поклон. Мой ребенок уже перевоплотился обратно, поэтому прыгал от радости – как Кузя, а не как Табаки. Таня поклонилась и с серьезным видом протянула обе руки стоявшим по бокам партнерам – чтобы повторить выход. Ее послушались: у девочки явно задатки режиссера.
Родители шумной толпой хлынули к сцене, куда уже поднялись преподаватели. Откуда-то взялись цветы, каждый актер получил по букетику. Моя мама тоже побежала поздравлять внука с премьерой, а я обернулась. Гоша все еще стоял у стены, грустный. Видимо, как и я, не любит толпу. У нас много общего. И дети. И «Бурато». И дуб, и шестой этаж пятиэтажного дома, и Белая лестница.
Может быть еще и Кипр.
Я шагнула к Гоше.
– Прости, – сказала я. – Я не могу завтра поехать.
Ничего не изменилось. Он не упал в обморок, не схватился за сердце, не осыпал меня проклятиями. Просто огонек в его глазах погас. Для меня там выключили свет. Насовсем.
У нас много общего. И дети, и дуб, и лестница, и наши лучшие друзья вместе слушают шута Риголетто.
Но завтра я пойду встречаться с Антоном, потому что больше мне некуда идти. Потому что Кузю зовут Антон, а меня – Нафаня. Потому что фантомные боли от той любви до сих пор меня мучают. Нет в роднике воды, ты прав. Только что мы видели спектакль, где дети играли честно, как взрослые. И я тоже не хочу врать.
Я соврала, конечно. Сказала, что у мамы форс-мажор и она никак не может посидеть в эти выходные с ребенком. На ходу придумала ей внезапные лекции и студентов, которые придут на пересдачу. Сочинила подробности – фамилии воображаемых студентов были Чураев и Мамаев. Извинилась. Выразила сожаление – и правда сожалела.
Гоша отвечал, что все понимает и ничего страшного. Кивал головой в такт моей лжи. Принимал извинения. Даже утешал – сказал, съездим в следующий раз.
Но я видела, что следующего раза не будет.
Не-а. Погас огонек.
Подбежала Таня, запрыгнула на папу, затараторила что-то о концерте.
Я медленно пошла к сцене, раздвигая толпу, – искать Кузю и маму. Не хотела, чтобы мама вернулась и случайно сообщила, что в выходные совершенно свободна от студентов чураевых.
– Ну как! – вцепился в меня Кузя.
И я поздравила его, а потом его друзей, и преподавателей, и Таню, которая приехала обратно в гущу событий на своем папе. Танин папа на меня не смотрел.
Потом было всеобщее чаепитие, а после него мы с мамой и Кузей пошли домой. Ребенок выспрашивал, что нам в концерте понравилось, а что нет, и окунал нас в мир закулисья – рассказывал, как пропал один из барабанов, как Таня запуталась в костюме Шерхана, а сам Кузя забыл все слова и на ходу придумал новые.
– Мы весной будем играть полный спектакль по «Маугли». Называется «Время полной луны», – сказал ребенок очень серьезно. – Меня уже утвердили на роль Табаки. А Шерхана, скорее всего, будет играть другая девочка, потому что Таня пробуется на Багиру.
«“Утвердили”, “пробуется”. Вот и появился в нашем доме актер», – думала я.
– Ты грустная, – констатировала мама, когда мы пришли в Нехорошую квартиру и артист побежал мыть руки к ужину.
Я не стала спорить. А она – выпытывать подробности. Только уточнила:
– Кузя завтра все еще едет ко мне?
И я кивнула. Мне хотелось в пятницу вечером побыть одной. Или – не одной.
Ночью в своей комнате я поставила заряжаться давно севший телефон.
На него бегом, звякая друг за другом, начали приходить сообщения.
Одно было от Гоши, отправленное до концерта: «Вылет изменили, самолет в 16.20 из Шереметьева. Могу заехать за тобой в час, выпьем в аэропорту кофе. Кстати, ты мне снилась сегодня».
Второе – от Антона: «Привет! Сорри, в пт срочная встреча, можем пересечься в сб с утра обсудить книгу? Либо после Кореи».
Обсудить книгу после Кореи.
Шут Риголетто снова пострадал от собственного коварства. В некоторых сюжетах ничего с годами не меняется.
Я стерла оба сообщения, с размаху бросила телефон на подушку. Из глаз хлынули злые слезы, которые, однако, быстро иссякли. Я тяжело вздохнула, медленно, волоча за собой кандалы несчастной любви, подошла к кровати, взяла телефон в руки и написала: «Ок, суббота подходит. Где и когда?»
12. Матрасные слова
Матрасы.
Вот чем занималась в пятницу женщина, которая должна была то ли лететь к морю, то ли встречаться с первой любовью в кафе. Дни, от которых слишком многого ждешь, всегда получаются пустыми – ожидания давят так сильно, что в итоге все разрушают.
В пятницу утром мне позвонила Пеленгас и голосом нежной людоедки порекомендовала выйти на работу. «Я знаю, мы договаривались, что по пятницам у тебя дополнительный выходной, но вчера ты ушла рано, а здесь жуткий завал. Услуга за услугу», – напомнила начальница. Я мысленно пообещала себе сделать на лбу татуировку «Никогда ничего не просите, особенно у тех, кто Пеленгас», взяла зонт и поплыла на улицу. Ночью выпал снег, а теперь прямо по нему шел дождь, готовил нам ледовое шоу. Всеобщее телевизионное помешательство на фигурном катании не прошло для природы бесследно – скоро мы будем добираться на работу по льду, а вместо зимних сапог организованно закупать коньки.
