– Бутер-р-бр-р-род, – изрек попугай, наклонив голову.
Ну а вы что хотели, это птица. Она иногда отвечает невпопад.
Я помолчала, прошла с бокалом из одного конца комнаты в другой. И почувствовала вдруг, будто на меня вылили ушат смертельной усталости. Глаза закрывались, руки немели, слова в голове цеплялись друг за друга, царапались, ломались и отказывались складываться в предложение. Вино – плохой суфлер, зато хорошее снотворное. Что ж, я так ничего и не решила. Ну и пусть. Завтра придумаю. Или никогда.
Я упала в кровать, натянула на себя одеяло – спряталась. Из последних сил поблагодарила попугая за помощь.
– Ром-баба, – четко ответил он.
– Да, я романтическая женщина! – согласилась я и выключила свет.
11. Мне по барабану
Утром я проснулась и решила, что поеду на Кипр. Потом приняла душ и поняла, что останусь в Москве. После первой чашки кофе я снова собралась в путешествие с Гошей, а после второй, купленной у работы, – на свидание с Антоном.
В редакции мне стало не до любовных переживаний. Неожиданно прервав курс педикюра, туда заявилась Пеленгас. Как потом выяснилось – за забытыми туфлями. На работе в это время была только секретарь Линочка, остальные опаздывали. Точнее, не опаздывали, а просто ехали к тому же часу, что и всегда. Но Пеленгас, привыкшая сама отсутствовать в офисе и руководить процессом с дальних островов, была неприятно поражена рокировкой и принялась усердно наматывать на руку ускользающую власть.
– Я что, одна здесь работаю? – этими словами она встречала каждого появившегося в обшарпанных дверях сотрудника. И начинались раскаты грома.
Последней пришла я. К тому же с кофе. Все уже сидели тихие и умытые прошедшей грозой. В районе стола Инны уютно пахло корвалолом. Лицо Дины выражало агрессивное смирение.
Пеленгас встала во весь рост, шумно вдохнула ноздрями воздух, и я поняла, что сейчас меня унесет смерч. Ну зато не нужно ничего решать про Кипр – мелькнуло в голове, которую я мысленно втянула в плечи.
– Прекрасные зубы, – произнесла Пеленгас. – Отдавай.
Я видела свою начальницу всего второй раз в жизни, но уже научилась ее понимать. «Хорошее интервью со стоматологом, – хотела сказать Галина Глебовна. – Мне звонили из клиники и подтвердили рекламную полосу в номер. Так что можно отдавать материал на верстку. Ты принесла мне немного денег, поэтому я тебя сейчас, так и быть, не убью».
Я улыбнулась, кивнула и села на свое место. Даже кофе отхлебнула бесстрашно. Инна посмотрела на меня с завистью, Дина – с восхищением. Пеленгас влезла в туфли, за которыми приехала, и, чуть припадая на правую ногу, пошла их разнашивать – вечером у нее намечалось торжественное мероприятие.
– Молодец, Антонина, – сказала она в дверях, морщась от боли. – Я помню, что тебе сегодня нужно уйти пораньше, у твоей дочери соревнования?
– У сына концерт, – согласилась я. – Уйду в шесть. Спасибо, Галина Глебовна.
Когда Пеленгас похромала ругаться в рекламный отдел, Дина воздела руки к небу.
– Как ты это делаешь! – шепотом закричала она. – Меня один раз отпустили к врачу и потом вычли из зарплаты!
Инна закатила глаза:
– Да просто Антонина на испытательном сроке и звезда интернета. Поэтому временно в любимчиках. Вот увидишь, что будет к Новому году.
Я пока не знала даже, что будет к пятнице, и решила Инну переключить:
– У тебя, кажется, были какие-то вопросы по верстке?
– В тексте есть перенос «пропорци-ональный», это нормально?
– Нет, если текст не о старообрядческом сексе. Старообрядцы дают нам рекламу? Тогда давай попробуем что-нибудь сделать.
И мы погрузились в работу.
Когда в пятнадцать минут седьмого я выбегала из офиса, Пеленгас и ее туфли уже давно ушли, а мне названивала мама. Она тоже спешила на Кузин концерт в «Бурато» и тоже опаздывала.
– Ты в метро? – кричала мама.
– Почти.
– Насколько почти?
– В десяти минутах.
– Ого! Еще далеко! И у тебя странный голос.
– Не волнуйся, я резвая.
– Точно? Там же дети, – непонятно переспросила мама, и у нас пропала связь. Потом выяснилось, что она услышала «я трезвая».
Всю дорогу я бежала. Бежала и думала о мужчинах. На вдохе – о Гоше, на выдохе – об Антоне.
С Гошей мы столкнулись в дверях. Кажется, в этом городе никто не приходит вовремя на концерты африканских барабанов.
– Привет, – улыбнулся он и придержал мне дверь. – А ты мне сегодня снилась.
«А я напилась вина, так как не хочу ехать с тобой на Кипр, поэтому спала без снов».
– Была осень, не грязная, как сейчас, а красивая. Я пошел в лес фотографировать разные листья и встретил тебя. Ты сказала, что знаешь в этом лесу родник с очень вкусной водой. И позвала меня к этому роднику. Мы пришли, ты наклонилась, набрала воды в пригоршню и говоришь: «Вот, пей!» А я вижу, что в руках у тебя пусто, ничего нет. Но ты все равно настаиваешь, что есть, и отличная вода: «Да ладно тебе, пей». Странный сон.
«Да ладно тебе, все хорошо, нет никакого любовника из прошлого, не собираюсь я встречаться с ним в пятницу вместо того, чтобы гулять с тобой у моря».
Я как-то по-другому отвечала Гоше. Шутила, что поздновато у них отключили воду. Обещала изучить карту родников Москвы. А сама очень хотела взять его за руку – и чтобы другой рукой он погладил меня по голове. Это бы все решило. Но мы пришли на детский концерт, нужно было вести себя прилично.
– Все-таки здорово, что ты мне снилась, – сказал он. – Я был рад тебя видеть.
На секунду дотронулся до моих волос и опять улыбнулся. Через меня будто молния прошла, я дышать перестала. И хорошо. Временно никаких «Гоша на вдохе, Антон на выдохе».
Мы вошли в зал. Он был полон – пришло слишком много народу. Люди возились, шумели, пересаживались. Толстый усатый дядька пытался уместиться на голубом детском стульчике. Мы с Гошей сели в последний ряд, с краю. Через весь зал пробежал взволнованный преподаватель барабанов Джага, замахал руками – юные артисты то и дело выглядывали из-за кулис, корчили рожи и рушили торжественность обстановки. Появилась Марина Игоревна в веселом оранжевом свитере, уверенным тоном предложила гостям освободить первые ряды для детей, и все снова стали двигаться и грохотать мебелью. Озираясь, в зал на цыпочках вошла моя мама.
– Это еще не барабаны гремят? – осведомилась она. – Я успела!
Мама с интересом скользнула взглядом по Гоше, он поднялся и указал ей на свой стул – уступил, а сам встал к стене, потому что мест уже не хватало. Мама кивнула, изобразила руками то ли благодарность, то ли извинения. Я завертела головой, чтобы найти Гошу и сказать ему что-нибудь хорошее, но тут погас свет, и синий занавес пополз вверх.
