Танин папа открыл передо мной дверь – я почему-то не сомневалась, что он это сделает, – и мы оказались на улице. Я вдохнула холодный октябрьский воздух, в нем чудился запах цветущей вишни. М-да, а мне всего лишь подали пальто и открыли дверь. Балованная я девочка, однако.
Припаркованного желтого «мустанга» нигде не было видно.
– Мы на метро поедем или на такси? – спросила я приглашающую сторону.
– А давайте пешком попробуем, – сказал Танин папа. Взял меня за руку, и мы перебежали пустую улицу Мантулинскую. – Все, пришли.
– Так вы прямо здесь живете? – удивилась я.
– Нет, все-таки я живу в доме. Вот в этом. На шестом этаже.
Мы оказались во дворе, состоящем из двух старых домов. Я машинально посчитала этажи – их было пять, а Танин папа сказал, что живет на шестом, чего быть никак не могло… Я хотела было поделиться этой математической гипотезой, но отвлеклась. Посреди двора рос огромный старый дуб. И при виде этого дуба меня охватило странное ощущение. Будто я здесь уже была. Даже не так – я здесь буду. Буду еще много раз, и стану ходить мимо дуба и трогать его шершавую кору, и перепрыгивать лужи осенью, и ругаться, что асфальт не чистят от снега, зимой, и выбегать в тапочках в соседний магазин летом, и здороваться с бабушками на лавке, а то и с мамами на детской площадке. Подобное со мной уже было – когда я впервые приехала к Вениамину в ту квартиру, где сейчас Катерина Х. сушила грибы. Я ничего такого, конечно, не сказала Таниному папе. Зато мы уже давно перешли улицу, а руку мою он не выпускал.
Тогда я задала вопрос, который хотела задать еще в клубе:
– Вы живете с Таней и женой?
Танин папа засмеялся (и все равно не выпустил руку!):
– Интересная версия. «Дорогая, я дома, вот девушку привел, ты на кухне посиди». Нет, жены нет, а Таня с няней.
И снова, коварный, открыл передо мной дверь!
Мы вошли в старый лифт, из которого через щели было видно улицу, и поднялись на шестой этаж. Действительно шестой! В пятиэтажном доме. Сразу от лифта шло несколько ступенек к единственной на этаже квартире. Все ясно. Танин папа живет в башне. Как добрый дракон.
«Жены нет» – это «жены нет дома» или «я не женат»? – терзался впечатленный башнями параноик внутри меня. Но терзался молча и просил его не выдавать. Ладно, посмотрим, что Танин папа сделает с тапками, когда я буду уходить.
Но тапок в квартире не было. Зато была настоящая музыкальная студия в маленькой светлой нише. И кухня с блестящим электрическим чайником, внутри которого ездило на микролифте заварочное ситечко. И примерно двадцать сортов чая, черного и зеленого, и французский багет, и не менее французский паштет, и помидоры черри, пахнущие помидорами (странно, что не цветущей вишней).
Я робко выложила на сверкающую поверхность кухонного стола печенья от бабушки-гардеробщицы.
– Чем богаты. Но насчет торта я не шутила. Приезжайте с ответным визитом.
– Это вам Анна Иосифовна дала? – спросил он, в который уже раз проигнорировав вопрос торта.
– Вероятно. Женщина в гардеробе. Мы подружились на почве любви к Прусту.
– Да, она любит читать ночами и путешествовать. А ее сестра Дора Иосифовна – детей. Поэтому часто помогает мне с Таней. А Анна вот работает в клубе, и это самая высокооплачиваемая гардеробщица Москвы. Они с Дорой живут этажом ниже.
– Удобно! Таня сейчас как раз у них?
– Нет, с другой няней, – улыбнулся Танин папа и ничего больше не объяснил.
Он разлил по высоким синим чашкам чай – я выбрала единственный знакомый, с чабрецом, – ловко сделал мне бутерброд из багета и паштета, включил в студии музыку. Негромко, но слышно. То ли рок, то ли джаз.
– Это джаз-рок, – ответил он на мой вопрос. – Группа Steely Dan.
– Я, конечно, такую не знаю, – вздохнула я.
– Да я сам о ней случайно узнал. В детстве нормальных пластинок в магазинах не было, и мы ходили на бульвар ими нелегально меняться. Однажды какой-то спекулянт всучил мне пластинку группы Scorpions. Я пришел домой, поставил и удивился – надо же, какой необычный альбом. Никакого тебе Wind of Change, красивый бодрый джаз. Группа Scorpions прямо выросла в моих глазах. А потом я заметил, что под наклейкой «Scorpions» есть еще одна – «Steely Dan». Обманул меня спекулянт. Зато с тех пор это моя любимая группа. Жалко, что у нас в клубе они вряд ли выступят.
– А вы что же, и группы сами возите? Не только бокалы закупаете?
– Закупаю бокалы не я, а администратор Лена. Она по хозяйственной части. Выходила в холл, отдавала мне документы, видели ее?
Еще бы не видела! Так сильно видела, что теперь вовсю ликую: Барби – это не его жена!..
– …в общем, Лена администратор, а мы с Риббентропом – владельцы, ну и я еще арт-директор. Давно вместе работаем. А с Риббентропом вообще дружим всю жизнь.
– С Риббентропом! Дружите! – Я немного подавилась хрустящей корочкой багета.
– Да, на самом деле его зовут Боря и он еврей. Риббентроп – прозвище. Мы сидели как-то классом на истории, и учитель читал лекцию об эпохе постсталинизма. Не по учебнику, а по собственным записям – тогда как раз стало можно и модно составлять альтернативные версии школьной истории. И вот учитель монотонно читает: «На место Сталина претендовали: Маленков, Молотов и… Боря, что ты смеешься, дополни!» Боря услышал слово «Молотов» и автоматически ляпнул: «…и Риббентроп!» Учитель не смог читать дальше, ржал вместе со всеми. А Боря стал Риббентропом навсегда.
– Бедный еврейский мальчик! Обиделся, наверное.
– Вы его еще увидите, он не очень бедный. И не очень обидчивый. Хотите еще бутерброд?
Я хотела бутерброд, следующий альбом группы Steely Dan и познакомиться с Борей-Риббентропом. А мне к бутерброду налили еще чаю из ездящего ситечка (Эллочка, я тебя понимаю!) и выдали плед, хотя на кухне было не так уж холодно.
– Я часто окно открываю. Квартира маленькая, нужно проветривать. Таня любит спать в студии на диванчике, так что туда сквозняки не доходят. Но гости, бывает, мерзнут.
Потайной параноик вяло поинтересовался, часто ли у Таниного папы бывают гости и особенно гостьи, но угомонился, разомлевший под пледом.
– А у нас огромная квартира, – похвасталась я. – Комнаты с произвольным количеством углов, черная Белая лестница и свободолюбивый попугай. Зря вы не хотите приехать в гости.
– Я хочу, – ответил он. – Просто вы как будто все время извиняетесь, а уже давно не за что. Я ведь тоже родитель. Понимаю, как вы перепугались. Теперь вот возьму у вас номер телефона. Буду звонить и, может быть, иногда забирать обоих детей, если это удобно. И вообще буду звонить.
Опять он улыбнулся этой своей преображающей лицо улыбкой, и мне плакать захотелось. Слишком нереально все это было, не со мной, не для меня. Я – это «ЖП», элитные диваны, бросающий трубки Вениамин, уехавшие друзья, закрытые журналы, перечеркнутые жирным крестом годы карьеры и семейной жизни, тоска и неизвестность, засасывающие в воронку. А здесь у него все так красиво, уютно и устроенно. Дом-башня под самым небом. Интеллигентные бабушки-соседки, готовые посидеть с обожаемой дочерью, лучший друг, любимое дело, красавица-администратор. Чайник – и тот с лифтом. О чем нам вообще говорить, когда (если) он (не чайник) позвонит?
