Тетя Света открыла синюю дверь, помучившись немного с ключами, и мы вошли в прохладную прихожую.
Я думала, мне будет страшно или неловко. Но я глубоко вдохнула воздух Нехорошей квартиры и поняла, что пахнет здесь так же, как у нас в Белогорске пахло при бабушке. А все связанное с бабушкой – хорошо и не страшно. Поэтому я взяла тетю Свету за руку чуть выше кисти, хотя никогда людей за руки просто так не хватаю, и сказала:
– Спасибо вам большое. Здесь очень красиво. Я пойду, – и, почти не споткнувшись о подрамники, уверенно побежала к лифту.
– Ребенок, стой! – скомандовала тетя Света, и я моментально поняла, кто у них в семье все эти годы был главным – раньше думала, дядя Слава. – Давай торговаться.
Пришел вызванный мной лифт. Двери открылись, потом снова закрылись. Тетя Света ждала. Я не входила в лифт, но и в квартиру не возвращалась. Тетя Света подошла ко мне и сказала:
– Я готова тебе ее сдавать. За такие-то деньги (она назвала сумму, за которую я собиралась снимать квартиру сына-урки). Ты будешь их переводить мне, а я – беречь для Майки. Потому что никаким Майкиным мужьям я больше не верю. Этот ее Марко вроде бы хороший человек. Вот и пусть. Чем лучше я подстрахуюсь, тем более хорошим он мне будет казаться. Богатств у меня нет, зарабатывал всегда дядя Слава, зато есть эта квартира.
– Которую вы можете сдать за сто миллионов крон, если призовете фантазию и риелтора, – убеждала я ее под скрип закрывающихся дверей лифта. – Или продать – и тогда Майке ни один муж не страшен.
– Могу. Но не хочу, – сказала тетя Света спокойно. – Дядя Слава столько лет не разговаривал с отцом, а потом они умерли с разницей в два года. Так глупо! Мне уже хочется, чтобы эта дурацкая квартира принесла хоть кому-то хоть какую-то радость. Как будто они взяли и помирились. Как будто живы. Славка жив…
Я поняла, что стою такая гордая у лифта, пока женщина, которая никогда не перестанет плакать по умершему мужу, разными способами уговаривает меня принять от нее дорогущий подарок. Лифт опять уехал.
– Для начала надо прибраться и пересчитать комнаты, – сказала я и шагнула обратно в квартиру. – Их тут, на первый взгляд, штук пятьдесят. Хорошо, нам с Кузей как раз хватит. Не знаете, у художника Шишкина был веник? Или, может, большая кисть, которой можно выметать мусор? Чтобы перевезти сюда свое барахло, придется немного сократить количество подрамников на квадратный сантиметр.
– Вот и хорошо, – сказала тетя Света и обняла меня. – Вот и славно.
3. Перевод продукта
Наступил июль. Стояла приятная жара с ветерком, мыть окна в Нехорошей квартире было очень удобно. Окон было много и выходили они и во двор, к колоколам церковной общины, и на Земляной Вал. Я открывала их настежь, вставала на широченные подоконники, брызгала на стекла суперсовременным средством и потом вытирала старыми газетами, которых в квартире обнаружилось даже больше, чем подрамников. Иногда я выходила на балкон, под которым гудело Садовое, и читала там желтую в самом прямом смысле, от времени, прессу – о том, как хорошо советским гражданам, а американскому народу, наоборот, плохо, о том, как решения правительства претворяются в жизнь, а надои неуклонно растут. Все в рамках курса на импортозамещение, будто сегодня напечатано. Потом я уставала мыть окна и шла есть клубнику из старенького холодильника. Холодильник чудесным образом удалось, пусть и не сразу, включить, он оказался темпераментным и служил мне с благодарностью и рвением. Иногда, особенно ночами, он, видимо, пытался выйти в космос – трясся и гудел всеми моторами, только что лампочки не мигали. Зато мне не было одиноко. Мы с квартирой вообще как-то быстро подружились. Я ее отмыла, выбросила тонну хлама, переставила легкую мебель, а с тяжелой стерла пыль. Жила я, правда, пока только в кухне и примыкающей к ней маленькой спальне, которую сразу себе выбрала. Там была большая торжественная кровать с шишечками и исправные часы с кукушкой, а что человеку еще надо? Остальные комнаты я так и не пересчитала. Они шли веером вокруг просторного холла, который условно делил квартиру на правую сторону – окнами во двор и левую – окнами в город. Все комнаты были разного размера, с произвольным количеством углов. Попадались и тайные, прикрытые дверями и занавесками. В одной такой – видимо, гардеробной – качались штук тридцать деревянных вешалок, в другой – я назвала ее кастрюльной – громоздилась на полках посуда. А считать ли полноценной комнатой маленький треугольный закуток между прихожей и холлом? Неизвестно. Кузе я решила предоставить взрослый выбор – пусть потом сам скажет, в какой комнате хочет жить, а пока с ним о переезде и разводе трусливо не разговаривала, ждала подходящего момента или окончания лета, что наступит раньше.
Вещи из уркиной квартиры мне привезли настоящие грузчики – я, как большая, заказала «газель» со скидкой. Коробки стояли в гостиной, у балконной двери. Я развесила верхнюю одежду в гардеробной, поставила зеленую кастрюлю в кастрюльную, а свою старую турку – на плиту. Заселять квартиру активнее пока стеснялась. Одно дело вымыть пол, другое – расставлять сувениры на полках. Мне казалось, не стоит злоупотреблять гостеприимством, потому и новоселья не устраивала. Впрочем, устраивать его было особенно и не с кем. У всех вокруг кипела новая жизнь – у кого в Питере, у кого во Флоренции, а у кого и в Москве, но в совершенно новой системе координат. Я почти не виделась со старыми знакомыми, только переписывалась в мессенджерах. Однажды столкнулась у Курского вокзала с Колей и Лелей, уже весьма беременными. Мы едва перекинулись парой слов, они спешили на электричку и хотели еще забежать за пончиками. Мне показалось, они выглядят счастливее, чем во времена Бука, и я расстроилась. Получается, закрытие нашего журнала всем, кроме меня, пошло только на пользу и принесло захватывающие перспективы. Лисицкая вон зарабатывает в два раза больше, чем раньше, несмотря на кризис, у Майки любовь, у Коли с Лелей ребенок, одна я в разводе и у разбитого корыта – зеленой кастрюли. Потом я устыдилась этих мыслей, но избавиться от них насовсем не получалось.
Меж тем деньги заканчивались, а искать работу я боялась. Даже вывешивать в фейсбук объявление мне не давало чувство самосохранения: а что если не будет ответа? Что, если окажется, что я совсем никому не нужна со своим журнальным опытом в эпоху интернета? Я периодически обновляла на хедхантере резюме и всем знакомым уже рассказала, что снова готова работать, но дальше двигаться не решалась. Иногда бралась за несложный фриланс – то напишу статью о чае в журнал о путешествиях, то сделаю подборку чеховских цитат для сайта о счастье и добре. Я решила, что, если к сентябрю не найду нормальную работу, утоплюсь в старой ванне. Достойные карьерные планы, надо их упомянуть в сопроводительном письме к резюме. Пока же казалось, что до сентября времени вагон – я вообще мастер откладывать неприятные дела на вечер, понедельник и осень – дисциплинированная Лисицкая прозвала меня Всемирный Потом. Кузя жил у мамы, я их навещала, Вениамин на звонки не отвечал и увидеться с ребенком не стремился, но я и тут решила пытаться ровно до сентября. А что, 1 сентября – это настоящий Новый год, не чета январскому. Все меняется, от погоды до телесезонов, дети идут в школу, взрослые, хныча, возвращаются из отпусков. Петр Первый был не прав, в общем – лучше бы хипстеров побрил, чем устраивать нам длинные праздники посреди зимы.
