Что-то цепляется, липнет, и тогда огнем обжигает уже его самого. Словно раскаленным прутом к коже. Но это не страшно, главное, не позволить прорасти. Тьют вздрагивает от этих сполохов. Ее пальцы в его руке вздрагивают.
— Больно? — говорит он.
Она не слышит.
— Тьют? Как ты?
Она чуть поворачивается к нему, но смотрит словно сквозь него, куда-то в пустоту. Не видя. Она не здесь. Она уже вся отдалась этой борьбе, воспоминаниям, может быть, разговору с братом. А он…
Хёнрир сам все думает о чем-то не о том.
Он привычно держит щиты, идет вперед, бить в полную силу пока рано. Но думает… О том, какие ямочки у Эрлин на щеках, когда она улыбается, и как, рассказывая что-то, задумчиво водит пальчиком по его груди. Хорошо… И как невероятно хорошо было бы успеть увидеть весну, фиалки… собрать фиалки для Эрлин, она их любит. И еще, почему-то, вспоминаются пироги с брусникой… Только какие ему сейчас пироги?
Белая паутина на земле становится все плотнее. Скоро совсем не пройти будет, придется жечь огнем.
Белый круг. Еще немного, и придется драться.
Глава 24 Тьют
Ильгар старше Тьют на четырнадцать лет. Сейчас это уже не имеет значения, слишком много времени прошло, но тогда, в детстве, она помнит его совсем взрослым. Нет, конечно, он был мальчишкой, но ей казался настоящим мужчиной — высоким, сильным, у него черные волосы и глаза цвета осеннего неба… Он подхватывает ее на руки — «Ух! Полетели!» Тьют звонко хохочет.
Так вышло, что Ильгар заменил ей отца и мать.
Была война… с Йорлингом, многие тогда погибли. Тьют была совсем маленькой, но все равно страшно вспоминать. Ильгар очень переживал, что не успел повоевать вместе со всеми, говорил потом, что если бы он был рядом, возможно, родители были бы живы. Он тогда уже был невероятно силен. Но, все равно, вряд ли это могло бы изменить что-то. Тогда он бы не справился.
Ильгара оставили дома с сестрой, кто-то должен был позаботиться.
И он заботился, как мог.
«Ну, не плачь, Тю, ну что ты… все хорошо, я с тобой. Я всегда буду с тобой. Не бойся».
Он качает ее на руках, она обхватила его шею крепко-крепко, уткнулась сопливым носом, рыдает… «Я хочу к маме!»
«Мама не придет, Тю. Ты ведь большая, должна уже понимать… мама не сможет прийти. Но я с тобой. Слышишь? Ну, давай… ну? Давай вытрем твои слезы. Мы с тобой справимся».
От него пахнет грозой и какими-то травами, у него дырка на рубашке, у воротника, шов чуть разошелся… и Тьют ковыряет маленьким пальчиком.
Он защитил ее тогда. Он смог.
Те, кто выжили в той войне, решили отомстить.
Их загнали в леса, в болота, самые непроходимые, но они смогли выжить. Магия Йорлинга в те времена тоже была сильна, не совладать, на его стороне выступал Алсар, ставший потом частью империи, Барса, Тикуар.
Диким, лесным магам пришлось нелегко. Их просто истребляли, они были опасны для империи.
Но мстить решились не сразу. Еще больше десяти лет собирали силы.
Страшно отомстить.
Нашли способ.
Если бы все получилось — мир сейчас был бы иным… если бы от мира вообще что-то осталось.
То, что сделал Иль — казалось необходимо тогда. Но сейчас…
Мир изменился.
«Иль, пропусти нас! Ты ведь слышишь меня? Иль? Я пришла к тебе… Это я, Иль…»
Ильгар Йорлингу мстить не хотел. Императору — да, отдельным людям, но не Йорлингу в целом, простым людям. Он не желал зла… Нет, тогда Тьют была уже достаточно взрослой, чтобы все понимать.
Издалека нарастает мерный гул. Это даже не звук, это что-то другое… словно вибрация земли. Словно корни Леса сейчас шевелятся поз землей.
Вспышка. Что-то бьет в лицо, прямо в глаза, обжигает.
— Да что ж ты не смотришь! — Хёнрир подхватывает что-то с ее лица, отбрасывает в сторону… что-то липкое, словно паутина… нити вспыхивают, и тут же вспыхивают алые полосы ожога на его пальцах… и гаснут.
— Прости, — говорит Тьют. — Я задумалась.
Раньше здесь были болота.
«Да куда ж ты… Давай руку, балда! Сейчас провалишься!» Ей было пять лет, когда брат впервые привел ее сюда, показать. Уже тогда здесь чувствовалась сила. Он улыбался ей… и улыбка у него была совсем как у Хёнрира сейчас, едва заметная… но в ней — тепло.
Удивительно, как Хёнрир похож на Ильгара, тому ведь тоже было около тридцати, когда все это случилось…
«Да что ж ты не смотришь!» — Иль подхватывает ее на руки, вытаскивая и липкой жижи, в которую она провались. «Прости»…
— Ты слышишь? — говорит Тьют.
— Что?
— Гул? Словно что-то движется под землей.
Хёнрир прислушивается напряженно.
— Успеем… — говорит он. — Надо успеть.
Пока Лес не сожрал их. Всего-то и надо… Если поднять все белые нити, корни, что проросли под землей — им не справиться. Только сейчас, здесь, реально оценить эту невероятную мощь.
«Тише, Иль, пожалуйста… я хочу только поговорить! Ты же сам все понимаешь! Все изменилось! Понимаешь! Пропусти нас».
Хёнрир упрямо идет вперед. Его щиты ощущаются почти физически, жгут липкую паутину Леса. Он крепко держит Тьют за руку, пробивая дорогу там, где ей сложно самой.
Она сама…
«Иль, прости меня. Ты ведь знаешь, зачем я пришла. Но так будет лучше… прости меня, Иль…» Лес отзывается тихим гулом на ее слова. Соглашаясь ли, наоборот ли — пытаясь прогнать.
Они уже зашли далеко.
«Птичка, смотри!» Это уже не ей, она взрослая. И Иль взрослый, у него жена, дети… Ута сидит на коленях, как когда-то Тьют, а Иль показывает фокусы, сам страшно довольный. Птичка. Несколько листочков и палочек в его руках оживают, магия поднимает их, цепляя тонкими нитями, и Ута радостно заливается смехом. «Папа, еще!» У него два сына и дочка … дочка совсем маленькая.
Они ведь и остались тогда… все виделось иначе…
— Та-ак, — говорит Хёнрир. — А дальше будет весело. Нам далеко еще, как думаешь?
Сам знает, что идти и идти.
Высокий столб света… нет, скорее невидимый, и это не свет… но это там. Столб силы, уходящий в небеса. Тьют чувствует — впереди. Может час быстрой ходьбы, может, куда больше. Сложно оценить.
И этих мест уже не узнать, тут не осталось ничего живого. Высокие сухие остовы сосен, словно окаменевшие… белая паутина, оплетающая землю.
Щит Хёнрира уперся намертво, дальше эти корни слишком крупные и слишком плотные, чтобы сдвинуть. Щит прогибается.
Гул нарастает, и кажется даже — дрожит земля.
