Никогда еще не дрался с тварями вот так.
— Ничего. Если б не ты…
Его люди посмеиваются, но без злобы, скорее даже наоборот. Подходят, хлопают его по плечу. «Молодец, Золотой Змей, герой!» Сегодня он молодец. Что-то изменилось за этот год. Видно, что даже солдаты смотрят на него иначе.
— Эрлин… — говорит Свельг тихо. — Я ведь тренировался, старался, я… я смогу тебя защитить. Правда. Больше не убегу.
И в этом столько искренности, и даже чуть-чуть отчаянья, что Эрлин сдается. Подходит, обнимает его, как брата, уткнувшись носом в плечо.
— Спасибо.
Только что он спас ей жизнь, если б не он, тварь могла убить ее.
Чувствует, как Свельг улыбается, обнимает за плечи, осторожно. Все хорошо.
Глава 22. Хель
Хёнрир сидит перед ней в кресле, напряженно, чуть подавшись вперед.
— Хочешь честно? — говорит она, и Хёнрир кивает, он всегда за прямоту. — Я не знаю, рада ли, что ты вернулся. Пойми меня правильно. Я рада, что ты жив, рада тебе, но то, с чем ты пришел, меня пугает. Я не могу принять это, хотя умом понимаю, что стоит тебя поддержать. Но это чудовищно, Хёнрир.
То, что она говорит — чудовищно.
Он — ее брат.
Но он смотрит на нее так спокойно, даже чуть улыбается, невесело правда, улыбка притаилась в уголках губ.
Отчего-то приходит в голову — скажи она Свельгу, будь Свельг на его месте, что не очень-то рада возвращению, и Свельг ненавидел бы ее потом всю оставшуюся жизнь.
Хёнрир только кивает. Он отлично понимает, что за этим стоит.
С ним можно быть честной. Даже честнее, чем с самой собой.
Когда он только вернулся, когда въехал во двор, Хель выскочила навстречу, чувства переполняли ее. Это невероятно! Хёнрир тогда спрыгнул с лошади. «Нам надо поговорить», — сухо сказал он. По его тону Хель поняла, что хорошего ждать не стоит. И неожиданная радость опала… Хель хотела обнять, но так и не обняла брата, слишком уж… Что помешало — невозможно сказать. Даже близко не подошла.
Теперь он сидит, смотрит на нее, а она… Не рада? Он, считай, с того света вернулся. Он свободен. Столько всего перенес. Столько лет Хель ненавидела тварь, которая живет в нем, а сейчас этой твари больше нет.
Но то, с чем он пришел…
Хель не может согласиться.
— Да, это, вероятно, спасет тысячи, — говорит она, — если не сотни тысяч людей в будущем, но сейчас это убьет слишком многих. Ты ведь понимаешь, что Лес будет защищаться? Что он уже слишком сильно пророс в нас, во всех нас, так или иначе. То, что выжил ты, не значит, что выживут другие.
— Я понимаю, — говорит он, — но потом такой возможности не будет. Мы не можем отступить. Да и Лес уже знает, он готов, и не остановится.
— Не остановиться, — соглашается она. — Разве что отдать тебя Лесу, тогда, возможно… Как жертву. Но останется Шельда. Ни ее смерть, ни ее решение сражаться Ильгар не примет. Если была бы хоть какая-то возможность прекратить это, я, возможно, отказалась бы поддержать тебя. Сейчас поздно.
— Меня не нужно поддерживать, — говорит он. — Просто не мешать. Я пойду к сердцу Леса сам, вместе с Шельдой. Это не та война, в которой что-то решить может численный перевес. Я сам. От тебя требуется только позаботиться о людях, проследить, чтобы как можно меньше их пострадало. И нам нужно решить, что делать потом, если все удастся.
Лорды Леса без Леса. Это немыслимо.
Получится у Хёнрира или нет, но это изменит мир. Лес либо перестанет существовать, либо окончательно сорвется с цепи. И что делать тогда? Даже сейчас Хель чувствует, как давление выросло, как тяжело держаться, как Лес не хочет больше соблюдать границ. Убить окончательно? А если нет? Все они превратятся в тварей?
Только для сомнений времени нет.
— Ты всерьез рассчитываешь победить? — спрашивает она.
— Да, — Хёнрир криво ухмыляется, и в этой ухмылке столько горькой иронии. Конечно, рассчитывает, как же иначе? А если нет, то он все равно не признается никогда.
Попытка осознать это и принять — оглушает.
— Сила останется… — тихо говорит Хель.
— Останется. И эту силу уже ничего не будет сдерживать. Те, кто выживет — захотят полной свободы и власти. Не сейчас, так позже. И нам нужно решить, что с этим делать. Иначе люди могут оказаться страшнее тварей. Когда понимаешь, что можешь целые деревни подчинить своей власти, удержаться может быть нелегко. И нет больше границ, можно уехать. Нам нужен будет новый мирный договор с Йорлингом. Война будет казаться слишком соблазнительной для обеих сторон, но сейчас допускать никак нельзя. Если наши начнут сходу пробовать свои новые возможности в войне — потом не остановить. Нужен договор, нужен кодекс, новые законы. Все изменится… — Хёнрир облизывает губы, смотрит на Хель, прямо в глаза. — Это если получится, — говорит он. — А если у меня ничего не выйдет… я не знаю, Хель. Лес убьет нас и пойдет дальше.
Хель молчит.
Он тоже молчит, смотрит на нее, сжав зубы.
— Ладно, — говорит, наконец, поднимается на ноги. — Я пойду, умоюсь, переоденусь с дороги, немного отдохну. Мы еще обсудим. Думаю, у меня есть пара дней. Я бы хотел дождаться Эрлин со Свельгом, прежде чем идти, дождаться вестей от Олина, но тянуть тоже не стоит.
Усталость на его лице. И какая-то… обреченность? Безысходность. Хель и не помнит, когда видела его таким. Ему тоже страшно, и он не видит ни одного однозначно правильного пути. Нет таких путей. И так и так — выходит плохо, пострадают люди. Нужно выбрать меньшее из зол. Нет гарантий, что он поступает правильно. Но никто не решит за него, ни у кого нет столько смелости. Хель бы сама не смогла.
Этот груз давит.
И одиночество. «Не знаю, рада ли, что ты вернулся».
Что там творится у него в душе…
— Ты тоже подумай, — тихо, с легкой тенью надежды говорит Хёнрир, собирается уйти.
— Подожди!
И Хель вдруг срывается с места, подбегает… мгновение замешательства, потому что сложно вот так вдруг сделать это… обнимает его, крепко.
— Хель… — он даже теряется от ее внезапного порыва. — Хель, ты чего?
Замирает в ее руках, почти перестав дышать. Когда же она последний раз обнимала брата? Не Свельга, а вот его?
— У тебя все получится! — говорит она, отчаянно всхлипывает, слезы подступают к глазам. — Получится, понял! Все будет хорошо! Ты все делаешь правильно. Я с тобой! Что бы ты ни делал, я поддержу тебя! Я с тобой, Хёнрир!
Он тихо фыркает ей в макушку, немного расслабившись.
— Ну, ты даешь! — говорит тихо, гладит ее по волосам. И вдруг вздыхает так, чуть судорожно, с трудом сглатывает комок, вставший в горле. Никак не ожидал.
