— Мой ответ остался прежним, — кричит он.
В-ш-ших, свистит тетива.
Нораг стреляет каждый раз, ни на что не рассчитывая, и каждый раз промахивается. Никудышный из него стрелок… Но сейчас… Удар!
Хёнрир покачивается, отступая, рука скользит вдоль бока, сжимаются пальцы. Попал?! Стрелу Нораг заметил не сразу, и не в боку лесного лорда, а сзади, в земле. Оперение из белого стало алым. Стрела прошила тело насквозь. Хёнрир стоит все так же спокойно и ровно, может чуть более ровно, чуть менее свободно, чем раньше.
Алая… Алая, значит, у него кровь, кто бы мог подумать. А говорят, Хёнрир давно тварь.
— Попал! Молодец! — Хёнрир кричит отрывисто, машет ладонью, пальцы в крови. — До завтра время есть. Думай.
Потом поворачивается и идет назад.
* * *
— Крысы, — цедит Хёнрир сквозь зубы.
Он нависает над магистратом черной грозовой громадой.
Презрение. Даже не злость, одно презрение застыло в его глазах.
Магистрат съеживается перед ним, втянув голову в плечи, редкие седые волосы нелепо треплются на ветру.
— Мы хотим перейти под протекторат Леса, господин, — повторяет он. — Мы хотим сдаться. Мы все хотим сдаться. Мы признаем вашу власть, господин, и готовы…
— А он? — Хёнрир не желает слушать, показывая рукой в сторону.
Там, в центре площади, на невысоком помосте, стоит столб. К столбу привязан Нораг, раздетый догола. Жертвенный баран.
— Он… он не хотел, — у магистрата отчаянно трясутся губы.
— Какие же вы крысы!
Широким размашистым шагом Хёнрир пересекает площадь, запрыгивает на помост. Натужно скрипят доски.
— Доброе утро, комендант, — говорит тихо. — Давно хотел посмотреть на тебя вблизи.
Нораг поднимает на него глаза… синие… льдисто-голубые, ясные, на осунувшемся сером лице.
— Смотри.
Губы у Норага тоже совсем синие от холода. А колени распухшие, воспаленные, темно-бордовые. Стоять он уже не может, держится лишь — тяжело повиснув на веревках.
— Так значит, защита была не твоя? — говорит Хёнрир, скорее даже обращаясь не к Норагу, а к каким-то своим мыслям. — Кто помогал тебе?
— Амулеты, — в голосе Норага ясно слышен сарказм. — Древние амулеты Йорлинга.
— Нет, — Хёнрир качает головой. — Я ни разу не видел амулетов такой силы, тем более узконаправленных, почти не дающих постороннего фона. Это живой источник.
— Ты еще много чего не видел, лесной лорд. Мир огромен.
Нораг усмехается, хотя его трясет от холода.
— Верю, — соглашается Хёнрир. — Кто помогает тебе?
— Ты будешь меня пытать? — спрашивает Нораг.
Хёнрир долго, молча, смотрит на него, раздумывая.
— Да, — говорит, наконец. — Буду. Прикажу отвести тебя в лагерь. Хотя, думаю, упрямства тебе не занимать и ты просто молча сдохнешь под пытками. Но попробовать стоит. Даже притом, что защита твоя личная, и кто бы не помогал тебе, он защищал только тебя, не пытаясь оградить город. Но я бы не хотел нарваться на это снова.
Нораг молчит. Стиснув зубы… пыток он не боится.
Хёнрир разглядывает его.
— Сколько тебе лет? — говорит вдруг. — Я бы дал пятьдесят — пятьдесят пять, ну, шестьдесят, самое больше. А если бы видел только, как ты дерешься, то и пятьдесят бы не дал. И сколько лет ты комендант Фесгарда? Почти двадцать? Я интересовался… Когда ты приехал сюда, то уже был не молод, с огромным послужным списком… впрочем, мутным… Сколько тебе было? Пусть сорок. С тобой приехала молодая жена…
Хенрир замолкает. Со значением… Чуть ухмыляется.
Лицо Норага каменеет. И, пожалуй, смятение в его глазах, которое он так отчаянно пытается скрыть, выдает с головой.
— Хорошо, — говорит Хёнрир. — Мне бы очень хотелось с ней поговорить. Я уже велел послать к твоему дому, хотя подозреваю, что там никого найдут. Если скажешь, где искать, это спасет жизнь тебе и ей.
— Нет, — говорит Нораг. — Ты ее найдешь.
— Я прикажу выпустить тварей, — говорит Хёнрир.
— Тварей? — удивляется Нораг. — Ты обещал пощадить всех, если город будет сдан. Это была ложь?
— Нет, не ложь. Но я договаривался с тобой, а не с ними, — он кивает в сторону магистрата. — Решение за тобой. И я хочу спросить в последний раз. Ты готов сдаться?
Нораг моргает, хмурится, не веря и не понимая, потом фыркает недоверчиво и начинает смеяться таким страшным, глухим клокочущим смехом, переходящим в кашель.
Хёнрир терпеливо ждет.
— Я не верю… какого хрена тебе надо? — отсмеявшись, Нораг плюет в сторону.
— И все же?
Хёнрир хочет услышать ответ.
— Меня… и так сдали.
— Я предлагаю жизнь.
— Это не жизнь, — Нораг дергает щекой. — Лучше быстрая смерть, чем год за годом превращаться в тварь. Нет.
— Хорошо, — соглашается Хёнрир. — Так и будет.
Глава 1. Хёд
Чайник закипел. Свистит. У этой заразы где-то свисток, как только закипает — орет на весь дом. И ничего с ним не сделаешь.
Сейчас…
Хёд сжимает зубы, пытается приподняться локтях. На ноги встать не выйдет. Он не может ходить.
Свистит чайник.
Кажется, Шельда специально сделала это — повесила над огнем и ушла. Непонятная, мекая месть… за что? Или не такая уж и мелкая, если подумать. Но если Шельда что-то знает о нем, то Хёд вообще не должен быть очнуться. Должен был умереть. Его не должно быть здесь.
Почти три месяца. По крайней мере, так ему сказали. Но очнулся только вчера.
Его нашли в Красной Пади, полумертвого, в луже собственной крови, ни одной целой кости, все переломано, даже спина.
В эту историю Хёд как раз верит, помнит, как это было. Но совсем не верит тому, что было потом.
Три месяца он лежал в забытьи в этом доме, и Шельда сидела рядом с ним. Ему сказали — она его вылечила. Хорошо, пусть так… Даже не важно, как она смогла, у него могло хватить собственных сил. Пусть срослись кости… Но случайно ли это?
Шельда, значит…
А он — Хёд.
«Тебя будут звать Хёд, — сказала она. — Ты ведь не помнишь своего имени».
Так уверенно сказала, что он даже сомневаться не стал. Не помнит. Ничего не помнит. О его прошлом, о его имени лучше молчать, иначе можно умереть раньше, чем понять хоть что-то.
Чайник…
Орет так громко, что раскалывается голова.
Хорошо…
Хёд садится в постели. Слабость накатывает разом так, что кружится голова. До дрожи. И кашель… Кашель хуже всего, потому что от каждого неосторожного вздоха разрываются легкие.
