Ти обещают отпустить после его смерти, но… она сомневается. Зачем ее отпускать, если она знает правду? Или ей тоже вырвут язык?
Что если завтра утром Сигваля освободить не успеют? Если не успеют освободить ее? До рассвета недолго, всего одна ночь… Как успеть?
Как можно было связывать с этим человеком? О чем она думала? Дура. Как можно верить ему? Их же убьют обоих…
От бессилия и собственной глупости хочется расплакаться.
Поздно плакать. Ти согласилась сама…
— Это все? — спрашивает Сигваль.
Тифрид вдруг ухмыляется, и от его ухмылки пробирает озноб.
— У меня есть еще кое-что для тебя, мой мальчик.
Сигваль действительно выглядит мальчишкой рядом с ним.
Тифрид кивает своим. Ему приносят небольшой поднос. Бокал… с вином? Ставят на стол.
Сигваль напряжено выпрямляется.
— Я хочу быть уверен, что ты умрешь, — говорит Тифрид, страшная, едва сдерживаемая ненависть в его голосе. — Даже если что-то пойдет не так. Ты умрешь все равно. Я не хочу рисковать.
Он достает небольшой пузырек с белым порошком. Открывает. Высыпает в бокал. Не спеша размешивает маленькой ложечкой.
Ти стоит далеко, но даже она видит, как в бокале происходит какая-то реакция, поднимаются пузырьки… даже легкая пена…
Яд?
Сигваль наблюдает внимательно, поджав губы.
— Ты выпьешь это, — говорит Тифрид. — Сейчас. Или твоя девка умрет.
На какое-то мгновение кажется, что Сигваль изо всех сил старается не заржать. Только кажется, конечно. Это нервное. Его лицо спокойно и сосредоточенно.
— А как же — срубить мне голову? — спрашивает он, и капелька сарказма…
— Срубят, не волнуйся, — говорит Тифрид. — Но даже если дело затянется, яд убьет тебя. Не сразу. Предстать перед судом ты успеешь.
Сигваль смотрит на него почти с недоверием.
— И что же это за неведомая хрень? — интересуется он. — Что со мной будет? Я же могу узнать?
Тифрида его сарказм невероятно бесит, хоть он и старается не показывать.
— У тебя примерно сутки, — говорит он. — Достаточно, чтобы покаяться во всех грехах. Пей. Только не пытайся уронить или разлить.
— Значит, у меня нет выбора? — говорит Сигваль. Смотрит на Ти… И ей кажется, что в глазах начинает темнеть. Только не так…
— Не надо! — почти всхлипывает она. Даже слабо дергается в руках стражи. Дергаться, конечно, бессмысленно, она пробовала.
Если он не сделает это — ее убьют. Если сделает — скорее всего, убьют тоже.
Сигваль берет бокал. Не колеблясь.
И разом, на одном дыхании, выпивает до дна. Ставит на стол.
— Твое здоровье, Ти!
Невозможно!
Он смотрит на нее. В глаза… Усмешка?
А вот Тифрид почти зеленеет.
— В подземелье их!
* * *
— Сиг! Нет!
Ти рыдает у него на груди.
Их оставили, заперли… все ушли. Сигваль, все так же в кандалах, сидит на полу, на кучке гнилой соломы, прислонившись к стене спиной. Она обнимает его.
— Тихо, — говорит Сигваль. — Все хорошо.
Хорошо? Да он рехнулся? Она готова сама убить его…
Сигваль сгребает ее в объятья, ближе к себе, насколько может.
— Давай без паники, — говорит он ей на ухо. — Это просто сода.
— Что?
— Сода… ну, знаешь, лекари используют для разного… ну, ей шерсть обезжиривают, и разное… Я видел этот фокус с вином, красиво выглядит. Готов поспорить, это Мамерик. А я еще сомневался, стоит ли к нему идти, платить деньги. Немалые все же! Вероятность, что пригодится, была крайне мала. Но вот видишь…
— Сода? — Ти отстраняется, заглядывает ему в глаза, почти ошалело. — И что с тобой будет?
— Ничего, — он пожимает плечами. — Ну, если, конечно, мне не отрубят голову.
Улыбается.
У Ти просто нет слов.
— Ты издеваешься?
Он качает головой.
— Сиг, ты уверен?! — а ей не дает покоя.
Он чуть вздыхает.
— Ти… ну, почти. Очень похоже. И реакция, и на вкус. Я, конечно, не достаточно хорошо разбираюсь в таких вещах, но кое-чему научился. Меня уже пытались травить. Для Мамерика это вообще беспроигрышный вариант. Если все пойдет, как надо, меня убьют еще до того, как яд успеет подействовать. И никто не узнает. А если повезет мне, и удастся избежать казни, то я Мамерика еще награжу. А Тифриду будет не до него, другие заботы. Мне только интересно — Тифрид ведь сам не понимает, что это было?
Он говорит тихо-тихо, шепотом, чтобы их не услышали за дверью.
— Ты ненормальный, Сиг.
— Есть такое.
Она обнимает его, и слезы… Слезы, все-таки, берут верх. Плачет. Уткнувшись ему в плечо.
— Ш-шш…
Сигваль тихонько, насколько позволяют цепи, гладит ее по спине.
— Не бойся, Ти.
И так хочется хоть немного его уверенности и спокойствия. Или, хотя бы, немного его самообладания. Кто знает, чего, на самом деле, больше… Ти слышит, как сердце Сигваля отчаянно колотится, чувствует, как плечи напряжены. Ему тоже страшно.
На рассвете. Совсем скоро.
И уже почти ничего не зависит от них. Только ждать.
— Ти, — Сигваль едва заметно вздыхает, — можно тебя попросить? Если нас вытащат отсюда… когда вытащат, ты никому не говори об этом. Хорошо? Ну, по крайней мере… до следующего утра. А то еще устроят панику… Я еще к Олафу схожу, поговорю. Ти, никому, совсем. Даже Дисе. Договорились?
— Да, — она кивает.
Больной ублюдок! Он не уверен. Но уже ничего не изменить…
И она все для него сделает.
55. Оливия, казнь
— Лив!
Юн стоит на пороге. В лагере суета. Все спешно собираются, к рассвету нужно быть в Таллеве.
— Давай, Лив, пошли. Я отвезу тебя к Дисе. Да не делай ты такие глаза. Ты что, не ждала меня?
— Ждала, — говорит она, голос не слушается. — Сигваль сказал, что ты придешь.
— Ну и отлично. Пошли. Мне к рассвету нужно провернуть еще кучу дел.
Юн протягивает руку.
Ноги не слушаются. Но она встает, идет за ним.
Это значит — все…
Сейчас найдутся люди, которые обвинят Оливию во всем. Она предала их принца. Договорилась с Тифридом… Так и есть. Пока все не закончится, ей стоит быть осторожной.
