Тифрид не глуп, безусловно, но это зацепило его.
— Вам, ваше высочество, — не торопясь говорит он, — нужен новый муж? Я правильно понимаю.
Оливия молчит. Отпивает немного вина, все так же глядя Тифриду в глаза. Сейчас на ней простое, но очень эффектное платье, соблазнительно открывающее грудь, плащ с меховой оторочкой расстегнут, волосы небрежными кудрями падают по плечам. И вдох-выдох, чтобы грудь красиво поднялась и опустилась. Волнение лишь добавляет щекам румянца.
Молчит.
Только слизывает с губ винную капельку.
Тифрид женат. Правда его жена старая и страшная… но важно даже не это. Сейчас, глядя на Оливию, он хочет не ее саму, а корону, которую он может получить. Возможно, он строит свои планы и игры, думая, как Оливию выгодно использовать. Не важно… Так далеко он зайти все равно не успеет.
Оливия молчит. Пусть предложит сам.
— Значит, Сигваль мешает и вам тоже? — говорит Тифрид.
— Сэр Гералль, вы же знаете, что Сигваль сделал с моей страной? — говорит она, выходит чуть более резко и нервно, чем стоило, но это не страшно. — Он разграбил земли, сжег мой город. Он убил мою сестру. Он растоптал все, что было мне дорого! Это чудовище, которое не остановится ни перед чем! Он взял меня силой. А теперь… эта Тильда!
Говоря о Тильде, ей даже не надо изображать злость, все получается удивительно искренне и от души. Настоящая ненависть, в которую невозможно не верить.
Тифрид верит.
Гнев соблазненной и брошенной женщины — что может быть естественнее? Оливия желает Сигвалю смерти, потому, что он предал ее. Страшной смерти. Сейчас даже не важно все, что она говорила до этого. Праведный гнев все ставит на свои места.
— Вы хотите его смерти, ваше высочество?
В глазах Тифрида понимание и лед.
— Я хочу публичной казни. Хочу прилюдно унизить и раздавить его. Перед всеми. Поставить на колени. Заставить все признать.
Тифрид ухмыляется, зло и чуть устало. Он бы тоже этого хотел. Возможно, не прилюдно, но… Он бы хотел. В публичной казни есть свой риск.
Оливия протягивает руку, и человек, стоящий за ее спиной подает ей бумаги.
Она отдает их Тифриду.
Тот хмурится, разворачивает.
Письма Сигваля с просьбой о поддержке: Баргайру, Одде, Хеттилю. Только его письма, без ответов. И ничего конкретного в них, помощь может быть нужна Сигвалю для разных целей. И все же.
— Этого мало, — чуть раздраженно говорит Тифрид. Он рассчитывал на большее.
— Этого достаточно, — говорит Оливия, — если правильно использовать. Он решился на переворот, желает сместить отца. Но это не все, вы правы. Вы получить любые признания и письма от него самого. Он подпишет все. Даже у такого человека, как Сигваль, есть слабое место. Важно найти и надавить правильно.
Сейчас Оливия идет по тонкому льду.
Алчность в глазах Тифрида.
И сейчас она отлично понимает, почему Сигваль здесь, внизу, за дверью. Она — его слабое место. Он действительно подпишет все, любые признания.
Насколько Тифрид верит, что Оливия нужна ему как союзник, а не как инструмент давления? Смогла ли убедить?
— И вы знаете, ваше высочество, как надавить правильно? — интересуется он.
— Да, — говорит Оливия. — Я дам вам голову Сигваля… если, конечно, вы сможете справиться, — усмешка ей дается с трудом. — Завтра он с этой с-с… — Оливия запинается. — С Тильдой ван Мейген… он едет в охотничий домик на Ильме. Вы знаете, где это? Отлично. Официально едет на встречу с кредиторами, но на самом деле — развлекаться. С ним будет лишь небольшой отряд. Возьмите первой Тильду, выманите ее… и он подпишет вам все. Сам пойдет за вами.
* * *
Где-то на середине пути в лагерь, посреди поля, Оливию накрывает. Она пытается справиться, но слезы сильнее. Рыдает…
Сигваль останавливает, спрыгивает со своей лошади и молча влезает к ней в седло. Обнимает сзади.
Страшно.
— Все хорошо, — шепотом говорит он ей на ухо. — Ты все делала правильно, Лив. Не бойся. Мы готовы.
И дальше так и едет с ней.
53. Ти, домик у реки
— Ну что, поехали?
Он улыбается весело и беспечно, словно действительно едет на прогулку.
Подсаживает, помогая ей залезть в седло.
— Будь осторожна, Ти, — говорит шепотом. — Никакого геройства. Если что-то не так, сразу зови меня.
Это война. Но Ти никогда не думала, что будет так.
Она ненавидела Сигваля. И восхищалась им.
Она ведь сама согласилась на это.
Не хотела. Но разум и расчет взяли верх. Она ведь не просто женщина, которая хочет Сигваля, как мужчину. Хотя хочет, чего уж там! Но у нее есть земля, люди и ответственность. Остайнский принц может дать ей куда больше — военную, экономическую помощь… это будет выгодно им обоим. Да и от Дисы Ти получит свое — что бы там деларская королева ни говорила, но она любит своего брата.
Только дело. Подыграть.
Ее злила вначале такая игра. Она не могла понять — почему? Да и сейчас не очень понимает. Просто смирилась.
У него свои принципы? В чем дело? Он боится жены? Как мальчишка! Какого черта?
Почему бы не сыграть взаправду? Сигваль не может хоть разок заняться любовью с ней? Хоть поцеловать ее по-настоящему? Кому жена хоть раз мешала трахать любовницу? Он же хочет ее? Вот только не надо врать, что не хочет. Ти отлично чувствует, как у принца встает, когда она прижимается к нему. Она слышит, как его дыхание становится чаще, его прикосновения…
И все же…
Он играет в любовь так увлеченно, что не хватает лишь последнего шага. Словно вот-вот. Наверно, будь иначе, Ти не смогла бы притворяться достоверно. Каждый раз, когда он рядом, она готова поверить.
Она влюбилась в него, как кошка.
Даже при том, что на словах он ясно дал понять, что ничего не будет. Хочешь — подыграй, нет — найдет другую. Найти более сговорчивую любовницу для Сигваля совсем не сложно.
Сегодня все закончится.
— Ты не боишься? — спрашивает она.
Они едут рядом, охрана позади, на приличном расстоянии, их не услышит никто.
Сигваль пожимает плечами.
— А ты боишься, — спрашивает он, — когда выходишь в поле перед боем? Когда за твоей спиной твои люди, а впереди враги. Когда трубят трубы и летят стрелы. А тебе нужно скакать вперед, сквозь все это… верхом или на своих ногах, и убить столько, сколько сможешь, прежде, чем убьют тебя?
Мальчишка.
Ти чуть фыркает.
— У меня нет цели умереть первой, — говорит она. — Я сражаюсь… ты знаешь, я была с вами в Кероле. Но не лезу вперед.
