— Оставайся здесь, — говорит Сигваль. — Юн присмотрит за тобой. Никуда не выходи, это может быть опасно. Боюсь, что обвинить попытаются и тебя.
— Меня? — Оливия садится на кровати.
— Я пил из твоего бокала, — говорит он. — Кто-то может сказать, что это ты подала мне яд, — поворачивается к ней. — Не бойся, я разберусь. Я найду, кто это сделал.
Холодная решимость в его глазах. От того мальчишки, что только что обнимал ее — нет и следа.
Отходит.
Оливия сама подскакивает за ним, подбегает, обнимает.
— Будь осторожен, — говорит тихо. — Ты мне очень нужен.
Его глаза чуть теплеют.
— Я постараюсь, Лив.
Целует ее. И уходит совсем.
Она снова одна.
* * *
После завтрака Юн приносит шахматную доску.
— Умеете играть, ваше высочество?
— Немного. Меня учили, но играю я не слишком хорошо.
— Я тоже, — Юн ухмыляется. — Я думаю, надо чем-то развлечь вас, кроме вышивания. А то так и с ума можно сойти. Сыграем?
— Сыграем, — соглашается она.
Он расставляет фигуры. У него тонкие длинные пальцы, изящные, больше подходяще музыканту, чем воину. Впрочем, на лютне он играет прекрасно. Он еще раз объясняет правила, для Оливии, на всякий случай. Улыбается почти беззаботно. У него приятный мягкий голос… До тех пор, пока он болтает с ней.
Когда Юн объясняет Тифриду у дверей, что тот сюда не войдет — в его голосе лед и звон стали. Страшно. И еще страшнее, когда Юн демонстративно кладет ладонь на рукоять меча. Он не Сигваль, не принц, сейчас они могут попытаться силой. Убьют его.
Конечно, Юн не один, если еще люди там за дверью. Оливия не видит их, только слышит, как Юн отдает приказы.
Она чувствует себя в осажденной крепости.
Рядом с Сигвалем было бы спокойнее, но Сигваль занят другими делами.
И сейчас действительно обвиняют ее. Тифрид так и сказал ей, через голову Юна: «Вас приказано взять под стражу, ваше высочество. Вас казнят за покушение». Люди Тифрида тоже остались за дверью. Но они не войдут. Даже приказ короля не позволит им сделать это… Как долго? Сигваль не король. Он обязан подчиниться отцу. И если вот так…
Страшно.
— Не бойтесь, Оливия, он вас не отдаст.
Юн смотрит на нее сурово и решительно.
Не отдаст. Только спокойнее от этого не становится. Они убьют его. Возможно, этого и добиваются — достать Сигваля через нее. Спровоцировать на открытый конфликт, на открытое неподчинение короне. Он будет защищать Оливию даже ценой своей жизни, вчера, на свадебном пиру он ясно дал это понять. Слабое место… Он подставится сам, выпьет за нее яд, но не позволит…
Страшно.
Хочется плакать.
— Хотите, я спою для вас, ваше высочество? Спеть? Тут где-то у Сига была лютня.
— Я не знала, что он тоже поет.
— Он не поет, с песнями у Сига совсем плохо. Но играть может. Сейчас я поищу.
Юн находит лютню, садится, настраивает ее. А потом поет разные песни. Веселые и не очень… долго.
— Я еще не надоел вам, ваше высочество?
— Нет, — честно говорит она. — Мне спокойнее, когда вы рядом. Просто страшно остаться одной. Расскажите мне что-нибудь еще? О вашем детстве?
Она даже садится вышивать у окна, а Юн в кресле, в глубине комнаты. Он слушает, он болтает… даже неважно о чем. Но от звука его голоса действительно немного спокойнее.
К ним приходит кто-то еще, и Юн выходит поговорить. Потом возвращается. Тихо, Оливия не слышит, ворваться они не пытаются.
Потом они ужинают, с Юном вместе. Пьют вино… Юн наливает и протягивает ей бокал, Оливия невольно отмечает это. Совершенно нормально, как все делают всегда, но… И дело даже не в том, что Оливия боится пить. Все, что приносят сюда, Сигвалю, заранее проверяют надежные люди. И все же, Сигваль всегда сначала пробует сам. Не то, чтобы Оливия ждет того же от Юна, он вовсе не должен, но…
Он понимающе ухмыляется, замечая легкую заминку.
Салютует ей бокалом, и чуть пробует. Оливия замечает, как перед тем, как отпить, Юн задерживает дыхание, настороженно. Ощущение опасности достает и его тоже, пусть запоздало. Один глоток, и немного держит во рту, чуть перекатывая. Почти через силу, глотает.
Отставляет в сторону.
— Хотите, давайте подождем немного, не станет ли мне плохо, — криво ухмыляясь, нарочито бодро, говорит он.
И, вроде бы, шутка, но как-то не по себе. Оливия ставит бокал…
И как-то вспоминается, как Сигваль утром влез и попробовал всю еду, какую им принесли на завтрак, хотя сам есть ничего не стал. Только попробовал. Так между делом, застегивая пуговицы… Легко и незаметно. Выпил морса, захватил немного печенья и убежал…
* * *
Сигваль возвращается уже за полночь.
Юн, слегка захмелевший, сидевший лицом к двери, первый замечает его. Но даже не откладывает лютню, не прерывает песню — тихую балладу о любви. Только кивает.
Сигваль молча стоит в дверях, потом заходит, тихо садится на кровать.
Вымотавшийся, серый.
Оливия хотела подбежать и обнять… но останавливается рядом. От Сигваля отчетливо несет гарью, кровью и смертью. Пыточными подвалами. Он смотрит на застывшую рядом Оливию, с усилием сглатывает, проводит ладонью по лицу.
Юн, наконец, обрывает песню.
— Что скажешь, Сиг?
Сигваль устало втягивает носом воздух.
— Это Каролине, — глухо говорит он. Смотрит на Оливию, прямо в глаза. — Вряд ли она додумалась сама, скорее Хеймонд подсказал. Или кто-то еще, из заинтересованных лиц. Исполняла девочка, приехавшая с обозом из Бейоны. Приказ отдавала принцесса Каролине. Это ее месть за то, что я выбрал тебя, а не ее. Очень удобно — всего лишь личная месть, девичья ревность. Теперь ход за мной.
Смотрит на Оливию. Долго. Так, словно ожидая совета, что делать теперь.
У Оливии нет таких советов.
— Ты уверен? — спрашивает она, и даже сама не узнает свой голос.
— Да, — говорит он.
Тишина…
— Что будешь делать? — наконец спрашивает Юн.
Сигваль качает головой.
— Мы поедем в Бейону, будем разбираться на месте. Заодно проследим, чтобы наши войска заняли Кероль. И за всем прочим проследим. Хватит, я уже насиделся в Таллеве.
— А я? — осторожно говорит Оливия.
На самом деле, она хочет, и боится задать главный вопрос.
— Ты поедешь со мной, — говорит Сигваль. — Я не могу оставить тебя здесь.
