Я копала… ну, как могла… и у меня тряслись руки, и еще слезы… так и лезли из глаз. Сопли и слезы я размазывала по лицу.
И тогда, после очередной неудачной попытки меня оттащить, Унар достал фляжку и протянул мне.
— На, — сказал он, — глотни, раз ты мужчина. Только немного, нам еще ехать.
Я глотнула, и горло обожгло.
— Что это? — спросила, когда, наконец, смогла дышать.
— И не спрашивай, — он невесело усмехнулся, отобрал.
Помогло. Но не сильно.
Я в первый раз видела смерть так близко, во всей ее… красе. Я видела раньше, но все было иначе.
Помню смерть моего третьего брата, Бранда, первенца моей матери. Вернее не саму смерть, он много болел и умер в постели, во сне. Мне было четыре. Я помню сначала суету, потом, как я, почему-то одна в часовни, у гроба, я растеряна… не помню, как это вышло. Кажется, после официальных церемоний я решила посмотреть сама, своими глазами, в толпе не видно ничего… И Бранд, такой красивый мальчик, золотые кудри… он лежит весь в цветах. Словно спит. Маленький ангел. Я стою там… А потом пришел Сигваль, обнял, поднял меня на руки и унес на конюшню смотреть котят, которые только что родились у рыжей Фурии… три рыженьких и один черный.
Сейчас никто не придет, не возьмет меня на руки и никуда не унесет.
И цветов тоже не будет.
Когда разобрались со всем этим, доехали до трактира, у меня уже совсем не осталось сил. И казалось, я до сих пор чувствую этот запах, словно он въелся и не отстает. Невыносимо.
Мы с Унаром выпили по кружке эля и поели какого-то рагу, вернее, я поковыряла это рагу, но аппетита не было. И спать. У нас даже оказалось две кровати в комнате.
Я залезла под одеяло, немного расслабилась…
И только тогда поняла, что откуда-то из зала доносятся звуки лютни и веселое пение. И вспомнила.
— А вы ведь обещали спеть мне, Унар.
Он, уже тоже успевший улечься к себе, приподнялся на локтях, глядя на меня из другого угла комнаты. Помню, почти растерянность на его лице.
— Предлагаете пойти вниз, отобрать у певца лютню и спеть для вас?
Ирония. Он тоже устал. Какие сейчас песни?
— Нет, не надо ничего отбирать. Просто так… Ну, хоть в общих чертах, что там в песне расскажите.
— В общих чертах? — Унар вздохнул, потер шею сзади. — В общих чертах, пожалуй, все баллады о любви, так или иначе.
Да, это я понимала.
— Вы споете?
— Вы очень упрямы, Нэд. Вам говорили?
— Да, постоянно говорят.
Он усмехнулся, лег на спину, и еще немного поерзал, устраиваясь удобнее. Не спорил со мной.
— Хорошо, — сказал, наконец. Тихо кашлянул, вдохнул поглубже…
А потом запел — тихо, почти шепотом, без всякой музыки:
«Давным-давно, в далекой стране,
Принцесса одна жила…»
Обычный сюжет, простые, ничем не примечательные слова, довольно откровенные, и явно не предназначенный для благородных дам. Думаю, поэтому я никогда не слышала, чтобы Хальдор пел, его утонченная душа бы не вынесла такого. Но мелодия была чудесна. И голос… Унар не стеснялся и пел все, как есть, про все прелести принцессы, все мысли рыцаря о ней, и все подробности любовных ласк. Впрочем, в совсем уж пошлость баллада не опускалась, откровенность, но не более. Я так устала, что даже забывала краснеть. Честные слова, без куртуазных оборотов. Прекрасная принцесса и бедный рыцарь, у которого не было ничего, кроме меча, коня и славы далеких предков. Они встретились на каком-то турнире и влюбились друг в друга. Я много слышала таких историй. Потом принцесса сбежала с этим рыцарем из дворца. Потом…
Потом я уснула под тихий, убаюкивающий голос Унара. Тяжелый был день, мои глаза закрылись сами собой.
Чем там закончилось — не услышала. Хотя, такие истории всегда заканчиваются трагично. Думаю, они умерли. Либо с влюбленными случилось что-то в пути, либо король-отец догнал, схватил… и тогда принцессу отправили в монастырь, а рыцаря на плаху. Думаю, как-то так. А потом, наверняка, она тоже бросилась с какой-нибудь башни, с горя. И осенние листья устилали ее могилу золотым покрывалом, и ветер пел над ней песни о вечной любви… Да, как-то так, наверняка.
Где-то сквозь сон я помнила еще, как подошел Унар, присел рядом на корточки, поправил мое одеяло… Помню его серые глаза и чуть кривоватую улыбку… мой рыцарь…
Но это ведь не про нас? Это просто песня, одна из многих. И я сбежала совсем не с ним, и он вовсе не… Ведь нет же?
Тогда я старалась не думать. Наверно, зря попросила это спеть, только лишние мысли.
Глава 9
— Как вы стали рыцарем, Унар?
Солнце светило среди ясного неба, лошади шли мерным шагом и опавшие листья шуршали под копытами Чудесный день.
— Случайно, — сказал он. Сидел в седле, довольно щурясь от солнца, придерживая поводья одной рукой. — По недоразумению, я бы сказал.
— И все же? Как?
— В Одальце, — сказал он. — Я служил герцогу Уолешскому, Рикарду, отцу Агнара. Хотя самого Рикарда там не было, у него нашлись дела поважнее, чем разбираться с мелкими баронами. Тот барон, Кари Лодур, что-то с Рикардом не поделил, и его замок взяли в осаду. Мы стояли в Одальце всю весну и все лето, а к осени начались дожди, всем надоело, но деваться некуда. И ни туда, ни сюда. Пытались договориться. И Лодур соглашался на переговоры, но из замка выезжать наотрез отказывался. И все бы ничего, но за лето мы пытались договориться трижды, и трех переговорщиков, высланных к нему, Лодур убил. Правда теперь клялся и божился, что ничего подобного больше не повторится, и ни один волос с головы благородного рыцаря, которого отправят к нему, не упадет. Только все лишние рыцари у нас давно закончились, а отправлять к барону простого мужика с бумагами — тоже не серьезно. Барон не станет обсуждать с наемниками условия сдачи, это унижает его баронское достоинство. Тогда у нашего Гунвара возникла гениальная мысль, он предложил посвятить в рыцари любого солдата, который поедет и попытается заставить Лодура сдаться. Он-то думал, что рыцаря все равно сразу в расход. Но, и я решил, что это мой шанс.
— Он посвятил вас в рыцари? А потом? Вы сбежали?
— Ну, почему? — Унар даже не обиделся, хотя, наверно, должен был, на мою бестактность. — Мы взяли Одалец в тот день.
— С вашей помощью?
Он хмыкнул.
— И с моей тоже. Мне выдали бумаги, которые Лодур должен был подписать. Я пошел к нему, только потребовал еще десяток парней в сопровождение. В замок их, конечно, не пустили бы, но пусть хоть стоят так близко, как только могут, прикроют. Парни мне помогли, когда я этого Лодура обратно тащил. Меня же провели к нему в замок, во двор, и он уже забавлялся, рассказывая, как теперь меня вешать будет, и какие мы все дураки, четвертый раз ведемся на его вранье. Он себя совсем в безопасности чувствовал, казалось бы, что я, один, могу? А я с этими бумагами прямо к нему, протягиваю, «возьми хоть, почитай, может, там что интересное пишут». И он взял, прямо у меня из рук, не задумываясь. А у меня был нож за кожаным наручем, — он похлопал себя по запястью на левой руке, — узкий и короткий, но чтобы в горло воткнуть — хватит. И я этот нож ему к горлу, руки скрутил. Не знаю, как мне повезло все это провернуть, но он просто не ожидал. Ну и: «прикажи, чтобы меня выпустили, или умрешь». Выпустили. Он долго орал, но деваться некуда, мне угрожать бесполезно, терять нечего, даже если в меня будут стрелять, я могу успеть перерезать горло. Тяжелый такой, зараза, и упирался, но я выволок его за ворота к своим, а там уж меня встретили.
