Христенек взял шпагу…
Карета принцессы подъехала к дому. Один из кредиторов схватил под уздцы лошадь, остальные окружили экипаж. Занавески раздвинулись, и в окне показалась головка принцессы.
— В чем дело, господа?
— Вы должны заплатить долги, Ваше высочество или как вас там называть. Директор почт запретил подавать вам лошадей, пока вы не заплатите.
— Послушайте, синьор, — спокойно сказала принцесса, — вам все будет уплачено. На днях я должна получить большие деньги…
— Это нас очень радует, — ответили в толпе. — Но вы должны заплатить нам сейчас маленькие деньги, иначе вас не выпустим.
Из дома к карете уже бежали Доманский и Черномский с обнаженными шпагами. Но нападавшие выхватили свои шпаги, и вокруг кареты завязалось сражение…
Христенек со шпагой бросился в толпу сражавшихся, когда занавески кареты вновь раздвинулись и два револьвера уставились на нападавших.
— Шпаги в ножны, — спокойно сказала принцесса. — Иначе я пристрелю вас, банкир Беллони. — Она направила оба дула на высокого человека в маске. — Да, да… даже под маской я узнаю вас по препротивному голосу! Я не шучу… Обычно считают до трех, у меня привычка считать до двух, далее мне становится скучно.
Она разрядила пистолет.
— Не надо! — в ужасе закричал человек в маске.
— Я пробила вашу шляпу ровно на дюйм выше головы. Это последнее мое предупреждение.
— Уберите шпаги, — проворчал человек в маске. — Но учтите, вы считаете до двух, и я тоже… На третий день вы, а также господа Доманский и Черномский, подписавшие ваши векселя, будете препровождены в тюрьму. И не пытайтесь бежать: Рим не Париж, за каждым вашим шагом будут следить.
Беллони и его люди уходили по узкой римской улице. Иногда они оборачивались и грозили кулаками…
У кареты остались Доманский, Черномский и Христенек. Лейтенант вложил шпагу в ножны и учтиво поклонился принцессе.
— Кто вы, прекрасный юноша? — усмехаясь, спросила принцесса из окна кареты.
— Я посланный, Ваше высочество.
Лицо принцессы тотчас стало недоверчивым.
— От кого, сударь?
— От того, кому вы писали. От командующего Российским флотом Его сиятельства графа Алексея Григорьевича Орлова.
— Вы русский? — хмуро спросила принцесса.
— Я славянин из Рагузы, но состою на русской службе. Мне пришлось оставить службу, чтобы прибыть сюда, не вызывая подозрений.
Принцесса обратилась к Доманскому.
— Пригласите господина… — Она вопросительно посмотрела на лейтенанта.
— Лейтенант Христенек. Иван Христенек.
— …синьора лейтенанта зайти к нам в ближайшие дни.
Она вышла из кареты.
— Послезавтра в час дня Ее высочество будет ждать вас, — сказал
Доманский Христенеку.
— Через день ровно в час дня я стоял у дома принцессы…
Христенек постучал в дверь. Открыл слуга.
— Как доложить?
— Иван Христенек, бывший лейтенант Российского флота.
— Не велено принимать, — сказал слуга.
— Ты в своем уме, братец? Мне назначено.
— Принимать не велено.
В прихожей появился Доманский.
— Ее императорское высочество… — начал Доманский и уставился на Христенека, будто желая понять, какое впечатление произвел на него титул. Лицо лейтенанта выразило почтение. — Ее императорское высочество не принимает по случаю нездоровья.
— Когда разрешите наведаться?
— Зайдите послезавтра в час дня, — откровенно издеваясь, сказал Доманский.
В своем доме Христенек принимал английского банкира Дженнингса.
— Вы предложите ей две тысячи червонцев от имени графа и уплату всех ее долгов банкирским домам Беллони и Морелли.
— Я хочу предупредить… — начал Дженнингс. — Для нормального человека это огромная сумма, на нее можно жить всю жизнь. Но она все просадит за неделю.
— Господин Дженнингс, вам все будет уплачено.
— Я знаю, но мне попросту жалко денег. Свои они или чужие, но это деньги. Я предупреждаю: эта женщина их проглотит и не почувствует.
— Итак, вы предложите ей от имени графа две… нет, три тысячи червонцев. И я жду вас с нетерпением, мистер Дженнингс.
Поздним вечером банкир Дженнингс вернулся в дом Христенека.
— Вы не поверите… — сказал банкир, опускаясь в кресло.
— Не взяла?! — в восхищении спросил Христенек.
— Сначала схватила… думала, что это от меня, что я поверил наконец в ее сказки. Но когда узнала про графа, сказала, что весьма благодарна, но в деньгах не нуждается, ибо ждет большую сумму из Персии со дня на день. Ну, дальше пошли султаны, принцы, короли…
— Вы должны предупредить всех римских банкиров, — начал Христенек.
— Можете не беспокоиться, никто в Риме не ссудит ей ни гроша.
Так что можете спокойно ждать. Послезавтра к ней придет полиция и уведет поляков. Это она бы еще пережила. Но жить, не швыряя деньгами… Нет, это совершенно для нее невозможно. Так что ждите спокойно: я уверен — все случится завтра утром.
— На следующее утро я был у дома принцессы…
Христенек стоит у дома принцессы. Он хотел было постучать, но дверь дома открылась, и оттуда выпорхнула принцесса.
— А я как раз собираюсь на прогулку, — сказала она, сияя улыбкой. — Как здесь тепло в декабре! А у нас на родине сейчас, должно быть, морозы. В Петербурге в декабре такие холода…
— Я никогда не бывал в Петербурге. Граф взял меня на службу в Ливорно.
— Ничего, побываете. У вас еще все впереди, мой юный друг! Помню, в детстве: идет снег, топится печь… А в Сибири морозы — железо трещит и лопается! Я так скучаю по своей стране. Однако что ж мы стоим? Не соблаговолите, лейтенант, сопровождать меня на прогулку?
Принцесса и Христенек верхом едут по Риму.
— Наш банкир Дженнингс в совершеннейшем удивлении.
Признаюсь, и я удивлен не менее. Граф считал, что, заплатив долги Вашего высочества, он тем самым изъявит свою готовность…
Принцесса молчала.
— …изъявит свою готовность содействовать тому делу, о коем вы ему писали. Но вы не только не приняли услуг банкира… я до сих пор не могу передать вам письмо графа. Я просто не знаю, как сообщить обо всем этом Его сиятельству.
— Письмо при вас, лейтенант? — спросила принцесса.
— Да. Граф написал его по-немецки, он не силен во французском, но я могу вам перевести.
— Благодаря образованию, полученному щедротами моей августейшей матери, я понимаю и по-немецки, — улыбнулась принцесса.
