Но деньги так и не пришли, а так как адреса женщины она не записала, история эта осталась невыясненной.
— Кстати, я вспомнил ту реплику, — сказал Режиссер.
— Какую реплику?
— Ну ту, которую я хотел, чтобы ты вставил… Значит, она звучит так: «А существует ли любовь? — спрашивают пожарные». Хорошо, да? Почему смешно — непонятно, но хорошо. Да, еще… Эпизод с плащом я сократил. Очень сентиментально…
Да, еще с плащом… Наступила теплая осень. Она разгуливала — старое кожаное пальто через руку — в единственном оставшемся после театральной кассы туалете.
Туалет — в нем куда хочешь: и во дворец, и на паперть.
Вся зарплата у нее уходила на бесчисленные мелкие подарки — ему, сослуживцам, маме. Она дарила ножички, торты, цветные клеенки, синтетических медведей, чай в коробках — и с трудом дотягивала до зарплаты. А в это время его важные дела наконец-то принесли результат — он получил третью премию за рассказ на конкурсе газеты «Труд». Он решил сделать ей подарок. В университетском общежитии по случаю ему продали белый французский плащ, и он с торжествующим видом принес плащ ей. И она заплакала.
— Как же ты мог! Неужели я такое ничтожество… неужели без французского плаща я — ничто? Я ведь с тобою без этого проклятого плаща… Не надо меня обижать, ладно? Слышишь? Не надо никогда меня обижать!
— Оч-чень сентиментально, — сказал Режиссер. — Как ты это дело любишь… Но все это мелочи. А с главным-то я от тебя не отстану, парень. — И добавил весело: — Почему она погибла?
— Как с гостиницей?
— Бродецкий занимается… Почему она погибла?
— Знаешь, я поступила в «Аэрофлот».
Там ее тоже очень уважали. Но она все чаще приходила печальная.
— Меня нет на свете! Что я есть, что меня нет — все равно. Я ведь абсолютно бесполезный человек. Я даже сходила в «Мосгорсправку». Я взяла о себе справку, чтобы удостовериться, что я — есть! Что ты молчишь?
В это время решались его важные дела, ему было не до нее, и он слушал все это невнимательно и вяло, давал какие-то советы… После его премии за рассказ на конкурсе газеты «Труд» она начала читать все газеты от корки до корки, все искала статью о его рассказе. И все удивлялась и обижалась, почему не пишут о таком интересном рассказе, о таком выдающемся литературном событии — о третьей премии на конкурсе газеты «Труд». Его рассказ она выучила наизусть и разговаривала с ним только цитатами.
— «На столе лежали два комочка — носки ребенка». Ха-ха! Комочки! Потрясающе! Комочки, комочки…
Однажды они шли по улице, она вдруг остановилась и сказала тихо и торжественно:
— Я чувствую — к тебе идут успехи!
Она и это почувствовала — в тот год у него было много успехов. Он все чаще встречался с ней днем, чтобы вечерами видеться с интересными и важными людьми. Люди эти прежде его не знали, и оттого, что теперь они его знали и даже встречались с ним, он пребывал в щенячьем восторге. Это древняя, достаточно обычная и много раз описанная история. И она со своей страшной интуицией уже все чувствовала.
— Приветик! Я на секундочку к тебе, очень спешу! Да и у тебя, наверное, тоже делишки?
Так она теперь говорила, приходя к нему на свидание. Она ждала, он молчал. Он был ей благодарен, потому что в это время он уже познакомился с другой. Другая была очень красива, умна и великолепно училась в университете. И вот это совершенство его полюбило. Он так был потрясен случившимся, что не успел даже хорошенько разобраться, полюбил ли он. Впрочем, это подразумевалось само собой. И это тоже древняя, достаточно обычная и много раз описанная история.
— У тебя кто-то есть. Только молчи! Ты когда ко мне прикоснулся… после нее… — Она засмеялась. — Я все поняла. Сразу. Я даже могу сказать, какого она роста. И какая у нее грудь. С интуицией у девушки все в порядке, это у нее вместо ума… Как осязание у слепых… Ты не грусти… я была готова к этому с первого денечка. Девушка держала себя в мобилизационной готовности. Это тебе…
Она протянула ему открытку. На открытке было написано «С Новым годом», изображен счастливо-лукавый кот, а под ним стихи о том, что этот кот — бархатный живот хотел съесть мышек в серых пальтишках, но они от него убежали.
— Кот — бархатный живот — это ты… С Новым годом, удачи тебе! Я буду помаливаться за тебя.
Но и на этот раз уйти она не сумела. Он несколько раз встречал ее у своего дома — она тотчас перебегала на другую сторону. Он понимал, что она нарочно так делает, чтобы он пошел за нею. Но ему не хотелось этого, и он делал вид, что не замечает ее. Тогда она написала ему отчаянное письмо и попросила увидеться.
Было тридцатое декабря. Он уезжал в Ленинград, где они решили встретить Новый год вместе с красавицей студенткой… Когда она позвонила ему и, задыхаясь, нехорошо спросила, получил ли он ее письмо, он, тоскуя, попросил ее прийти на вокзал (только не к поезду, а к метро — за час до поезда).
У метро в назначенное время ее не оказалось, и он с облегчением тут же пошел прочь. Тогда она вышла из-за колонны в своем старом кожаном пальто. Она вдруг показалась ему совсем некрасивой, даже какой-то неряшливой.
— Я оказалась твоим рабом… так не хотела, но оказалась. Не дай Бог тебе узнать, что я пережила… ты не выдержишь. Но я надеюсь, что в мире справедливости нет — и все у тебя по-прежнему будет отлично. Потому что я хорошо отношусь к тебе! Я понимаю, ты сейчас хочешь, чтобы я побыстрее ушла. Что делать, ты — нормальный человек и оттого мало что можешь понять. А надо бы, ведь ты писатель… Я желаю тебе… Я желаю тебе… Я… Я…
Она говорила еще что-то ужасное, но все это показалось ему тогда ненатуральным, истерическим, потому что тогда он ее уже не любил.
У поезда он встретил студентку-красавицу и толпу университетских знакомых. Купили шампанское и сорок минут провели около поезда в празднично падавшем снеге, в шуме и разговорах. Когда поезд тронулся, он стоял у окна и рассеянно смотрел во тьму сквозь падающий снег.
И тогда он увидел ее. Она стояла на самой дальней платформе, у самого края. Стояла, видно, долго, и на голове у нее выросла огромная снежная шапка. Когда поезд проходил мимо, она подняла руку и махнула ему вслед.
Больше она не звонила и не писала. Встретил он ее только однажды…
В павильон вернулась вся толпа — съемочная группа. Зажгли юпитеры, и опять осветился этот гигантский тусклый сарай с беспощадно обнаженными стенами, похожий на катакомбы. И совсем немножечко на ад.
И группа в беспощадном свете стала толпою забавных бесов…
Увидел он ее через два года на аэродроме. Он сошел с самолета и шагал к зданию аэровокзала, когда увидел ее. Она бежала навстречу по летному полю, размахивая спортивной сумкой. Она совсем не изменилась и снова была (как в тот летний день) радостной девочкой.
— Привет! — Она сказала это так, будто они виделись только вчера.
