«Да, это был самый удачный мой персонаж. Сия княжна Тараканова, погибшая во время наводнения. Теперь я могла быть спокойна: Августа — безликая тень и навсегда в Шлиссельбурге».
Но государыня ошиблась.
Прошло пять лет, и в 1782 году за границей, на берегах Женевского озера, после долгого тщетного лечения, скончалась от чахотки жена графа Григория Орлова Екатерина Николаевна. Ее надгробный памятник из черного мрамора и сейчас можно увидеть в кафедральном соборе в Лозанне.
А вскоре весь Санкт-Петербург был поражен известием удивительным: Григорий Орлов, этот великий кутила, соблазнитель самых блестящих женщин столицы, этот бывший глава петербургской «золотой молодежи», сошел с ума, не выдержав смерти жены.
1782 год, октябрь. Кабинет Екатерины в Зимнем дворце. Шесть часов тридцать минут утра. Екатерина за столом пишет очередное письмо барону Гримму.
«Октября 25 дня 1782 года.
…Какой ужас! Я буду иметь, дорогой друг, перед глазами весьма грустное явление в лице князя Орлова, который возвращается сегодня в столицу. Слава богу, граф Алексей Григорьевич опередил его и уведомил меня, что он и братья его не будут выпускать князя Орлова из виду по причине полного расстройства или, точнее, ослабления умственных способностей».
Кабинет императрицы. 9 часов 15 минут утра 2 сентября 1782 года. В кабинете Вяземский и императрица. Вяземский делает ежедневный доклад.
— К сожалению, князь Григорий, который прибыл вчера в Санкт-Петербург, сумел ускользнуть от своих братьев. Он бродит по городу, навещает знакомых и при сем говорит невесть что.
— Что же он говорит? — помолчав, спрашивает императрица.
— Про Божью кару, про какую-то Августу и много чего несвязного. В безумии он пришел в дом к князю Щербатову, где посватался к его племяннице. И тут же просил не отдавать ее за него: дескать, проклят он. Князь Григорий нес такое, что князь Щербатов вынужден был отказать ему от дома.
— Ну зачем же обращать столько внимания на бред больного? — прервала императрица. — Однако что же находчивый граф Алексей Григорьевич медлит?
— Много сил потратили Алексей Григорьевич с братьями, матушка! Да только вчера отыскали Григория Григорьевича. Чуть не силой в карету его усадили и к себе в Москву увезли.
— Ну и слава богу. Вот и хорошо. Попроси, чтобы и впредь граф был столь же находчив, ибо поведение безумца будет теперь на его совести и полной ответственности.
Москва. Март 1782 года. Дворец графа Алексея Орлова.
Около конюшни стоял Алексей Григорьевич и восторженно глядел, как одного за другим выводили великолепных рысаков.
И весело, чересчур весело болтал с братом. Григорий безучастно слушал его.
— Слава богу, из дому тебя вытащил. Да что же ты все молчишь?
Неужто по Санкт-Петербургу тоскуешь? Ох, Гришка, ничего ты не понимаешь. Как мы тут весело живем в матушке-Москве. Какие гулянья у нас на масленой. И какое будет первое мая в Сокольниках!
Григорий с отсутствующим видом по-прежнему молчал.
— А балы, Гриша, какие! Иногда в вечер на Москве по сорок балов бывает. Девки из девичьих не вылезают — туалеты все барышням шьют. Один бал в Благородном собрании чего стоит. Экосезы, гавоты, котильоны… А какие барышни! Все помещики окрест дочек в Москву везут. По четыре тыщи на каждом балу! У нас франты даже вальсон танцуют! При сем танце… не поверишь… даму берут за талию! Ну, враги! Сущие враги! Куда там твоему Петербургу! — хохотал Алексей Григорьевич.
Хлопочет вокруг лошадей Алексей Орлов и по-прежнему преувеличенно бодро обращается к молчащему Григорию:
— А балы наскучат — езжай в Английский клоб. Ах, какие там умники! Что тебе твой граф Панин! Они так политику обсудят…
А какая игра! Пятьдесят тысяч за ночь проиграть можно! Бостон, пикет… У нас так в Москве к игре пристрастились, что танцевать на балах некому. А чудаки наши московские! Да-с, любим щегольнуть чудачествами. Я на днях выезжал на паре, так на запятках у меня были трехаршинный гайдук и карлица, левая коренная у меня была с верблюда, а правая — с собаку, — хохотал граф. — А какой у меня повар! Сущий враг! Индеек откармливает трюфелями, орехами и рейнским вином отпаивает… Да ты, чай, не слушаешь?
— Значит, ты тоже женился? — вдруг как-то странно спросил Григорий.
— Ей-ей, Григорьюшко, пока ты по заграницам разъезжал, — постарался пошутить Алексей.
— Покажи жену.
Из дома выходит молодая женщина с ясным простым лицом.
Алексей подводит ее к Григорию.
— Жена моя Евдокия Николаевна. А это брат мой Григорий — восстал сегодня с одра болезни.
Григорий кланяется. Евдокия Николаевна целует Григория в щеку, а он бессмысленно на нее смотрит. Алексей Григорьевич чуть заметно кивнул жене. И она так же молча ушла.
— Ну что? Нехороша?.. Нехороша, да безропотна, потому как постарому воспитана, в уважении к супругу. Я долго думал — красивую взять или добрую? Красивых-то я насмотрелся. И взял добрую.
— Ох, как ты веселишься, Алеша, — вдруг отрывисто сказал Григорий. — А на душе у тебя, поди, кошки скребут, — и он вдруг засмеялся. — Деток-то у тебя нет!
— Пока Господь не дал, — растерянно ответил Алексей Григорьевич, — но надеемся.
— И не даст, Алеша. Потому что уж очень хочешь ты детей. Не будет их у тебя. За шутки наши не будет…
— Опять бредишь!
— Пусть из Санкт-Петербургу… из дому моего… ее туалетец мне привезут золотой, — бессвязно сказал Григорий.
— Какой туалетец? — терпеливо спросил брат.
— Ну, который государыня, полюбовница моя прежняя, жене моей покойной к свадьбе подарила…
— Зачем он тебе, Гриша? — все так же терпеливо, как с ребенком, продолжал разговор с братом граф Алексей Григорьевич.
— Скучаю по разговору с покойницей… Я как голову положу на тот туалетец посреди ее флакончиков, тотчас разговор слышу.
— Какой разговор, Гриша?
— Жены-покойницы. Все говорит: «Не будет вам, Орловым-то, счастья. За ваши грехи меня у тебя забрали. За то, что шутить часто изволили».
— Послушай! В себя-то приди! И опомнись!
— Не хочешь… Неужто забыл, как император всероссийский подышать воздухом у тебя просил? А ты и пошутил. А потом совсем с ним пошутил — за горло его… И с нею… с той женщиной… совсем отменно пошутил: в Петербург доставил на смерть. И как она от чахотки, так вот и жена моя от чахотки…
— Замолчи, — в бешенстве прохрипел Орлов и схватил брата за руку.
— Больно, — равнодушно сказал Григорий. И прибавил: — И я вот… вослед за тобой тоже пошутить рискнул.
Алексей уставился на брата и только прошептал:
— Да ты что?
