Фрау Гроссман посовещалась с женщиной за соседним столом, они пересчитали заполненные листы и количество фамилий на последних, еще не оконченных.
– Так, сейчас, – начала фрау Гроссман. – Двадцать восемь помножить на девять – это…
– Пятьсот двадцать один, – выпалила Зофи и тут же прикусила язык.
И зачем только она это сказала! Пусть бы считали сами, чем дольше они будут возиться, тем больше времени будет у Штефана, чтобы появиться.
Женщина улыбнулась ей снисходительно:
– Двадцать восемь помножить на десять – двести восемьдесят. – И повернулась к помощнице. – Вычесть двадцать восемь – двести пятьдесят два.
Женщина за другим столом присоединилась к подсчету:
– Двести пятьдесят два на два – пятьсот четыре. Плюс ваши десять и мои семь…
Женщина в желтых перчатках по-доброму улыбнулась Зофии Хелене и закончила:
– Пятьсот двадцать один.
Красавица-мать с малышом на руках, наблюдавшая эту сцену, тоже улыбнулась.
– Это простое число, – сказала Зофи в надежде заболтать их и потянуть время. – Как и семнадцать, старший возраст детей, которых вы регистрируете. Семнадцать – единственное простое число, которое является суммой четырех других простых чисел. Если добавить к нему четыре других последовательных простых числа, то сумма всегда будет четным числом, а ведь четные числа никогда не бывают простыми, потому что они делятся на два. Ну, за исключением самой двойки, конечно. Два – это простое число.
Женщины за столами оглядели длинную очередь, которая все еще тянулась к ним.
– Больше шестисот, – сказала фрау Гроссман. – Как минимум на несколько сотен.
Женщина в перчатках подошла к Зофи и взяла ее за руку – мягкая кожа перчаток показалась девочке нежнее ее собственной кожи.
– А как тебя зовут? – спросила она.
– Зофия Хелена Пергер, – ответила Зофи.
– Зофия Хелена Пергер, я Гертруда Висмюллер, но почему бы тебе не называть меня просто тетей Труус?
– Но вы же мне не тетя, – возразила Зофи.
Женщина рассмеялась – приятным овальным смехом, совсем как тетя Лизль Штефана.
– И правда, не тетя. Просто многие дети не выговаривают фрау Висмюллер. Но ты-то, конечно, выговоришь.
Зофия Хелена задумалась.
– Да, это рационально, – согласилась она.
Женщина снова рассмеялась:
– «Рационально». Вот, значит, как ты это называешь?
– Все зовут меня Зофи. Потому что это рационально, – продолжала Зофи. – А мой друг Штефан иногда даже называет меня «Зоф». И хотя у меня нет тети, но у него есть. Тетя Лизль. Она мне очень нравится. Только она теперь в Шанхае.
– Понятно, – произнесла Труус.
– Она и Вальтеру тоже тетя. Вальтер со Штефаном родные братья.
Она все ждала, когда же тетя Труус спросит ее о Штефане, но та повернулась и стала смотреть на Вальтера:
– Ну что ж, идите пока сюда, мы вас сейчас сфотографируем.
Дедушка протянул ей бумаги Иоганны.
– Мне и в самом деле очень жаль, герр Пергер, но прошу вас, поверьте: этот транспорт не берет малышей. Мы надеемся, что нам удастся вывести их следующим, – сказала тетя Труус.
– Я уже большая! – заявила Иоганна. – Мне три года!
Дедушка продолжал просить:
– Но с ней будет сестра, она присмотрит за ней, к тому же Иоганна – такая умница, с ней совсем нет хлопот.
– Понимаю, герр Пергер, но я не могу… Времени совсем нет, и нельзя все объяснить каждому. Пожалуйста, поймите. Мы сами установили правило, значит нам самим его и выполнять.
– Я… – Дедушка поглядел на длинную очередь за ними. – Да, я… понимаю. Простите.
Тетя Труус достала тонкий льняной платок, еще раз вытерла им лицо Зофии Хелены, распустила девушке косы и распушила волосы:
– Улыбнись фотографу, Зофия Хелена.
Вспышка хлопнула так внезапно, что искры еще долго плясали перед глазами Зофи.
Тетя Труус взяла ее за руку и повела за ширму, где ей нужно было раздеться перед медосмотром. Зофи хотелось сказать женщине, что она уже не ребенок и что помощь нужна не ей, а Вальтеру. Но она удержалась и скинула туфли – жест, который как будто заворожил тетю Труус, хотя та сама велела ей раздеться.
– Тетя Труус, вы здесь главная? – спросила Зофи, стягивая с себя чулки и аккуратно сворачивая их; ей очень хотелось, чтобы тетя Труус осталась о ней хорошего мнения. – Моя мама главная в газете. Многие удивляются: никто не ожидает, что всем заправляет женщина. Мама говорит, из-за этого ей часто удается все сделать по-своему.
– Ну, тогда, я думаю, мне тоже стоит назначить себя здесь главной, – ответила тетя Труус. – Очень люблю, когда все делается по-моему.
– И я тоже, – сказала Зофи. – Знаете, а я очень способная к математике.
– Да, я видела, – кивнула тетя Труус.
– Профессор Гёдель ушел из университета, но я все равно помогаю ему с гипотезой обобщенного континуума. – (Тетя Труус поглядела на нее странно – Зофи часто ловила на себе такие взгляды других людей.) – Знаете про свойства бесконечных подмножеств? Первая из двадцати трех проблем Гильберта. А мой друг Штефан так же хорошо разбирается в словах, как я – в математических теориях. Он мог бы учиться у самого Стефана Цвейга, если бы попал в Англию. Он тоже должен был стоять с нами в очереди. Может, когда он появится, вы поставите его с Вальтером и со мной?
– Ах, вон ты куда клонишь. А почему же твой друг сам сюда не пришел?
– Он не в лагере, – поторопилась заверить ее Зофи, которая слышала, как в очереди говорили, что мальчиков не удастся забрать из лагерей.
– Где же он тогда? – спросила Труус, и Зофи посмотрела прямо ей в глаза; выдавать Штефана не хотелось. – Ты должна понять: я не могу взять кого-то одного и поставить вперед всей очереди. Это нечестно. А теперь снимай одежду, Зофия Хелена, доктор должен убедиться, что ты здорова.
– Штефан прячется! – выпалила Зофи. – Он не виноват, что его здесь нет!
– Понятно, – произнесла тетя Труус. – И ты знаешь, где он?
– Он может занять мое место, – ответила Зофи. – А я останусь здесь с Йойо.
– Милая, вот это как раз и невозможно. Понимаешь, все карточки именные. Вторая половина твоей карточки уже в Англии, и только ты будешь иметь право…
– Но Штефану скоро восемнадцать, и его не возьмут, он будет слишком взрослым! – Зофи с трудом сглотнула – ком встал в горле. – Вы ведь можете послать его карточку вместо моей и сказать, что ошиблись. Даже я делаю ошибки.
Женщина обняла ее обеими руками и прижала к себе – совсем как мама. И тут Зофия Хелена не выдержала: слезы потекли по ее щекам, капали на одежду женщины и тут же впитывались, такая она была мягкая, почти как кожа ее перчаток. Зофи так давно не видела маму.
