– Этого слишком мало.
– Ходят слухи, что она королевская дочь.
– Кто это сказал? Она сама?
– Люди, которым я верю. И ее поведение.
– Какое может быть поведение у рабыни?
– Ваше величество, это необычная рабыня!
Она была упряма в своем упорстве:
– Когда куплена рабыня?
Ибрагим смутился:
– Недавно.
– Все равно ведь я узнаю. Негоже с бедестана вести рабыню в Баб-уссааде. Она должна быть должным образом подготовлена, чтобы переступить этот высокий порог.
Валиде долго молчала. Нечего было добавить и Ибрагиму. Наконец, резные губы темно шевельнулись:
– Она нетронута?
– Иначе я не посмел бы, ваше величество! «И вложи руку свою за пазуху, она выйдет белой без всякого вреда…»
Валиде снова погрузилась в молчание, теперь особенно длительное и тяжелое для Ибрагима. Наконец, встрепенулась и впервые за все время глянула на него лукаво, подлинно по-женски:
– Ты не справился с нею?
У Ибрагима задергалась щека.
– Уже покупая, я покупал ее для его величества! Заплатил двойную цену против той, какую запросил челебия. Бешеную цену! Никто бы не поверил, если назвать.
Она его не слушала и уже смеялась над ним.
– Тебе надо для гарема старую, опытную женщину. Иначе там никогда не будет порядка. Помощи от евнухов ты не хотел, потому что ненавидишь евнухов. Я знаю.
Помолчала – и потом неожиданно:
– Я пошлю проверить ее девственность. Ты возьмешь с собой евнухов.
– Сейчас?
– Откладывать нельзя.
– Я бы мог попросить вас, ваше величество?
– Ты уже попросил – я дала согласие.
– Кроме того. Чтобы об этом знали только мы.
– А рабыня?
– Она еще совсем девочка.
Валиде строптиво вскинула голову. Пожалела о своей несдержанности, но уже не поправишь. Может, вспомнила, что и ее привезли в гарем шахзаде Селима тоже девочкой. До сих пор еще не была похожей на мать султана Сулеймана. Скорее старшая сестра. Всего лишь шестнадцать лет между матерью и сыном. В сорок два года она уже валиде.
Память начинается в человеке намного раньше всех радостей и несчастий, которые суждено ему пережить.
Она встала. Была такого же роста и так же тонка и изящна, как Рушен. Ибрагим почему-то подумал, что они должны понравиться друг другу. Поклонился валиде, проводил ее до перехода в святая святых.
Волочить за собой евнухов было противно, но доверить это дело никому не посмел. Молча проехал со своей свитой сквозь врата янычар, мимо темной громады Айя-Софии, мимо обелисков ипподрома. Дома прогнал слуг, свел евнухов валиде со своими, пошел от них на мужскую половину, ждал пронзительного девичьего крика, стонов, рыданий, но наверху царила тишина, и он не вытерпел, пошел туда. Черные евнухи с одеждой Рушен в руках ошалело гонялись за ней по тесной полутемной комнате, а девушка, встряхивая своими небрежно распущенными волосами, изгибаясь спиной и бедрами, убегала от них, из груди ее вырывался не то смех, не то всхлип, глаза пылали зеленым огнем, точно хотели испепелить нечестивцев, ноздри трепетали в изнеможении и отчаянии. Увидев Ибрагима, Рушен показала на него пальцем, затряслась в нервном смехе.
– И этот пришел! Чего пришел?
– Посмотреть на тебя в последний раз! – спокойно сказал Ибрагим.
– В первый!
– Да. Но и в последний!
– Так гляди. Те уже глядели! Искали во мне. Чего они искали? Вели теперь удушить меня, как это у вас водится.
– Не угадала. Пришли взять тебя в подарок.
– Подарок? Разве я неживая?
– Имей терпение дослушать. Хочу тебе большого счастья.
– Счастья? Здесь?
– Не здесь. Поэтому и дарю тебя самому султану. В гарем падишаха.
– В гарем султана? Ха-ха-ха! Тогда зачем же раздевал?
– Посмотреть на твое тело.
– А что скажет султан?
– Должна молчать об этом. А теперь прощай. И оденься.
Он отвернулся и направился к ступенькам. «И порядочные женщины благоговейны, сохраняют тайное в том, что хранит Аллах».
Книга
Человеку заповедано (и не наяву, а во сне, чтобы имело вид пророчества): читай! Не ведая что, не зная, как, и где, и каким способом, – читай!
Предназначение твое на земле и в мире: читай!
Читай на земле следы живые и мертвые, на камне и на песке, в листве деревьев и в травах, в солнечном мареве и в дождевой мгле, в течении рек, в глазах детей и женщин, в беге оленя, в прыжке льва, в пении птиц, в полыхании огня, в бесконечных просторах неба – читай!
Огненные литеры выжжены в твоем сердце и в мозгу, выйдут из сердца и мозга, засияют ярче всех самоцветов земли, запылают ярче всех огней небесных – читай!
В книге будет о женщине и трапезе, о животных, среди которых тебе жить, о добыче и раскаянии, о громах небесных и темных ночах, о свете и пчеле, о преградах и вере, о мурашке и поколении, об ангелах и поэтах, о садах и дымах над костром, о вечных песках и победах на болотах, о горах и звездах над шатром, о луне, и железе, и охоте к приумножению, и вознесению, и падению, и страсти, и смерти неминуемой, и: «Знайте, что жизнь ближайшая – забава и игра, и красование и похвальба среди вас, и состязание во множестве имущества и детей, наподобие дождя, растение, от которого приводит в восторг неверных; потом оно увядает, и ты видишь его пожелтевшим, потом бывает оно соломой, а в последней – сильнее наказание и прощение от Аллаха, и благоволение, а жизнь ближняя – только пользование обманчивое».
Ученые хаджи читали Коран
[53] у султанских гробниц, поставленных на холмах Стамбула, где когда-то стояли византийские храмы.
Венецианские баилы – послы – собирали по городу сплетни, чтобы потом пересказывать их всей Европе.
Мудрый Кемаль-паша-заде вел дневник нового султана Сулеймана.
Кемаль-паша-заде пересказал для покойного султана «Гулистан» великого Саади. Написал поэму о любви Юсуфа и Зулейки, сделал множество толкований Корана и шариатского права – меджелле. Приставленный к Сулейману еще в Манисе, он поехал за новым султаном в Стамбул и сопровождал его во всех походах, тщательно записывая все хорошее и дурное, так что султан даже не выдержал и спросил у своего ближайшего славотворца, не заносит ли он в дневник также о султанских женах и детях.
