Голова ясная, шаги ровные, я иду вперед.
Второй привал мы делаем после полудня, и в этот момент я впервые улавливаю в воздухе перемены. Другой запах. Почти что сладкий. Свежий и резкий, доносимый набирающим силу ветром.
Леннон смотрит на небо:
– Видишь вон там? Это кучевые облака. Они громоздятся друг на друга, образуя некое подобие башен. Когда этот процесс завершается, идет дождь.
– Ой-ой.
Он включает на телефоне GPS:
– Мы почти что преодолели… вот черт, аккумулятор сел. Дай мне свой.
Я достаю смартфон, но его батарейка тоже сдохла. Блин! Я не смогу послать маме эсэмэску. Она конечно же поймет и спишет все на сотовую связь.
Он долго смотрит в черный экран, потом возвращает гаджет мне:
– Ладно, неважно, я знаю, где мы находимся. Еще полчаса, и каньон останется позади. А может, и меньше. Сможешь идти дальше?
– Если благодаря этому мы не промокнем, то конечно. Вперед!
Несколько минут мы шагаем в быстром темпе, но ветер теперь буквально хлещет каньон. Вполне достаточно для того, чтобы бросать мне в лицо волосы. Леннон без конца поглядывает наверх. Похоже, темнеет. Мне хотелось бы получить у него больше сведений о шторме. Это совсем не в моем духе, но до этого я все свое внимание сосредоточивала на сведениях, дающих возможность пройти каньон так, чтобы нас живьем не сожрали комары. И о том, что будет потом, даже не думала. Словно буря собиралась пощадить нас, раз уж мы одержали победу. Типа: Ребята, вы прошли через каньон? Отлично! Тогда я не стану поливать вас дождем.
И что мы будем делать, если разверзнутся хляби небесные?
– То ли я действительно хорош, – говорит он, останавливаясь в нескольких шагах впереди, – то ли это у меня дурацкие глюки.
Взобравшись на гребень холма и подойдя к нему, я вижу то же, что и он.
Тенистый лес гигантских деревьев.
23
Стены каньона расходятся и выводят нас прямо туда. Река устремляется в самую чащу.
– Мэджестик Грув, то есть Величественная Роща, – говорит Леннон, останавливается и поднимает глаза на исполинские стволы. – Гигантские секвойи, самые большие в мире деревья. Многим из этих красавиц по тысяче лет. На побережье это дерево вырастает выше, но здесь, в Сьерре, оно все равно больше.
Прибрежные секвойи есть и у нас дома, недалеко от обсерватории, но целый лес таких великанов я вижу впервые. Некоторые из них в обхвате не меньше машины и практически полностью загораживают небо. Папоротник, через который мы пробирались в каньоне, от них если и отстает, то самую малость. Он образует на лесной подстилке бледно-зеленый ковер, а его листья настолько огромны, что он словно устроил с секвойями соревнования, кто вырастет больше.
– Он выглядит прямо как доисторический, – шепчу я.
– Сцены в Эндорском лесу с участием эвоков в «Возвращении Джедая» снимались в районе залива Сан-Франциско в таком же лесу, как этот. Круто, правда?
– Поразительно, – говорю я, когда мы входим в древний лес, и задираю голову вверх, чтобы увидеть циклопические стволы.
Почва рыхлая, вокруг стоит странный запах плесени, как в библиотеке под открытым небом. То есть запах плесени в хорошем смысле этого слова. К тому же здесь тихо. Что, вообще говоря, странно, если учесть, что каньон переполняли звуки щебечущих птиц и отголосков реки, отражавшихся от его каменных стен. Вода течет и здесь, но ее журчание, поглощаемое деревьями-великанами, явно стало тише. Я подхожу к секвойе и зачарованно глажу мягкую, морщинистую кору. Потом распахиваю в стороны руки и стараюсь ее обнять.
– Сколько надо человек, чтобы ее обхватить?
– Слишком много.
Стоя рядом со мной, Леннон тоже обнимает руками дерево. Но нас вдвоем не хватает даже на четверть его окружности.
– Мне здесь нравится, – говорю я, отнюдь не лукавя.
– Во всем парке это мой любимый уголок, – с горящими глазами говорит он, – мой храм.
И я понимаю почему.
Он машет рукой куда-то влево:
– В нескольких милях отсюда, по северному краю секвой, идет тропа побольше. Здесь никто не ходит. Уединенное местечко. Ни людей, ни зверей. Деревья полностью преграждают доступ солнечному свету, поэтому животным здесь корма мало. Меньше насекомых для пропитания птиц и, как следствие, тише.
– И никаких комаров.
– Есть, но меньше, – поправляет меня он.
– Ничего, как-нибудь выдержу. Если хоть что-то лучше, это уже хорошо, – говорю я, глядя по сторонам. – С ума сойти можно. Эх, как бы мне хотелось разбить здесь лагерь.
– Почему бы и нет? – отвечает он. – Здесь и остановимся.
– На ночь?
– Да прямо сейчас. Сегодня мы рано поставим палатки.
– В самом деле?
– Ну конечно. Причина номер один: мне здесь нравится. Я знаю, тебе может показаться странным, но это для меня что-то типа уголка счастья. А когда я впервые его нашел, то пожалел, что со мной нет тебя, чтобы насладиться им вместе.
Я смотрю ему в глаза, и у меня тает сердце.
– Но сейчас нам никто не может в этом помешать, – уже тише добавляет он.
Где-то вдали грохочет гром.
Леннон тычет указательным пальцем в небо:
– А вот тебе и вторая причина. Буря обещает быть яростной, поэтому нам надо найти подходящее место, чтобы разбить лагерь. Давай отойдем еще немного от каньона и что-нибудь подыщем. Да поживее.
Никакой тропы здесь нет, поэтому нам не остается ничего другого, кроме как отправиться вниз по реке, огибая деревья и папоротник, углубляясь все дальше в лес. Гром набирает силу, пугает меня, но каждый раз, когда я нахожу полянку, достаточно большую, чтобы разместить наши палатки, Леннон поднимает на небо глаза и качает головой.
– Но почему? – наконец спрашиваю я, в третий раз нарвавшись на отказ. – Река здесь хоть и рядом, но все же не так близко. Место ровное, к тому же…
– Вон там, – говорит он, показывая на другую полянку.
Она, по большому счету, ничем не отличается от этой. Может, чуть больше. Измучившись от поисков, я просто иду за Ленноном, с облегчением останавливаюсь и сваливаю рюкзак на землю. Он поднимает глаза и вглядывается в лесной полог:
– Да, здесь будет нормально. Палатки поставим у этих двух деревьев. Они вдвое ниже остальных.
Леннон уже расстегивает рюкзак и выхватывает из него палатку. Над кронами деревьев сверкает молния. Он замирает и прислушивается.
Вдали гремит гром.
– Пятнадцать секунд, – произносит он. – Милю звук преодолевает за пять секунд. Значит, буря в трех милях от нас.
– Это что, плохо?
