– Зори? Это ты? У тебя все в порядке?
В ее тоне присутствуют безумные нотки.
– Не волнуйся, у меня все хорошо, – говорю ей я и поднимаю глаза на огромную карту на стене, – я в Кингс Форест.
Она протяжно вздыхает:
– О господи, Зори. Я так волновалась. Почему ты не отвечала на мои эсэмэски?
– Здесь нет покрытия сотовой связи, – отвечаю я, – мы же с тобой об этом говорили, ты что забыла?
– Да, действительно говорили, – говорит она, – но ты даже не представляешь, какое для меня облегчение слышать твой голос. Погоди-ка, ты говоришь, что вы в заповеднике? Но почему не на гламурной турбазе?
– Э-э-э…
Может, рассказать все как есть? Ненавижу врать маме. Но если я решу остаться здесь с Ленноном, то ей ничего этого говорить нельзя. Теперь, когда мне, хочу я того или нет, надо принимать решение, я закрываю глаза и позволяю сорваться с губ первым попавшимся словам, которые и станут моим выбором.
Раз, два, три…
– Помнишь я говорила тебе о походе в глубь территории? – говорю я. – Мы в него как раз и отправились. Прямиком на звездную вечеринку.
О господи, неужели я действительно это сделала? Неужели пойду дальше с Ленноном?
Так оно и есть.
На меня накатывает волна облегчения, снимая с плеч груз, расслабляя все члены.
– Я очень плохо тебя слышу. Ты говоришь, что отправилась в поход в Кондор Пик? – спрашивает мама голосом, который теперь выше на целую октаву: – Я думала, ты поедешь на автобусе. Ты идешь одна?
– Это недалеко, и я не одна, – заверяю я ее. – Когда доберусь до места, меня встретят доктор Вирамонтес и Авани, они тоже будут на звездной вечеринке.
– Ну хорошо, а с кем ты?
Вот так, кусочек дерьма в виде вишенки на торте. И почему я не написала сценарий?
– Наши планы на эту неделю поменялись. А я с проводником, так что можешь не волноваться.
– С проводником?
– Да, с человеком, который прекрасно ориентируется среди дикой природы. Сейчас мы находимся на базе у станции рейнджеров.
– Зори…
– Мам, говорю тебе, у меня все хорошо. Здесь в лагере много семейных туристов и есть рейнджер заповедника. Я в полной безопасности. Верь мне, пожалуйста. Ты должна мне доверять, иначе я не получу от этого похода никакого удовольствия. Помнишь, ты говорила мне не осторожничать, но быть благоразумной?
Она вздыхает:
– Но ты же ведь у меня умничка, правда?
– Умнее не бывает. Клянусь тебе моим рюкзаком.
– Ну хорошо, ладно. Пусть будет по-твоему. – В ее голосе слышится облегчение. – Как там твоя крапивница?
– Все под контролем.
– Ну и слава богу. Продуктов достаточно?
– Ага. И деньги, которые ты давала на всякий пожарный, у меня тоже остались.
Она на секунду умолкает, потом спрашивает:
– Ты там хоть отдыхаешь?
Я смотрю на Леннона. Возвышаясь на пару дюймов над рейнджером, он показывает какую-то точку на ламинированной карте, разложенной на столе. И выглядит до безумия хорошо. В последний год я не позволяла себе слишком часто о нем думать, зато думаю сейчас, и от этого внутри у меня все трепещет. Этот голос, эти губы, это…
– Зори?
Вот блин!
– Что? А, да, мам, конечно же отдыхаю…
Укус змеи, медведь и самый классный поцелуй в моей жизни.
– От постоянной ходьбы все болит, мне не мешало бы принять душ, но вообще здесь просто изумительно.
– Это же супер, я так за тебя рада, – говорит она, и ее тон теперь выдает счастье.
Люблю, когда мама счастлива. Она заслужила человека получше, чем мой дерьмовый отец. Рассказ Леннона о том отеле вонзается в мои мысли, и груз этой тайной истории все сильнее и сильнее давит на плечи. Но я все еще не могу набраться храбрости и рассказать ей об отце. И уж тем более по телефону. Только не так и не здесь. Я боюсь причинить ей боль, но еще больше боюсь потерять. Поэтому сообщаю лишь день, когда буду в Кондор Пик, и еще раз заверяю, что у меня все хорошо.
Какая же я эгоистичная, самовлюбленная личность.
– Маленькая моя, – говорит она, переходя на другой тон, – ты больше ничего не хочешь мне сказать?
Мой пульс набирает обороты.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты знаешь, я не люблю тайн.
– Знаю.
– А когда что-то держат в тайне, то, как правило, далеко не из лучших побуждений.
О господи! Неужели мама знает, что я здесь с Ленноном? Или она говорит об изменах отца? Нет, не может быть. Это у меня уже паранойя.
– Да, я знаю, порой это выглядит как… – Она на мгновение умолкает. – Зори, я переживаю за тебя больше, чем ты можешь представить, но…
– Что «но»?
Почему она говорит о каком-то «но»?
– Я просто хочу быть уверена, что ты ничего от меня не утаиваешь, – уже тверже продолжает она.
– Я знаю.
– Вот и хорошо, мне этого достаточно.
Достаточно? Что происходит? Почему мама так шифруется? Наверное, надо рассказать ей о Ленноне. Но в этом случае, боюсь, она скажет отцу, они приедут сюда и заберут меня домой. А я уже приняла решение. Да, для этого мне потребовалась целая вечность, но теперь, когда выбор сделан, я действительно не хочу возвращаться в Мелита Хиллз.
Ненавижу ей врать.
Но хочу продолжить наш с Ленноном поход.
Ну почему, почему все так сложно?
Записанной заранее мелодией телефон просит у меня еще денег.
– Мам, давай закругляться, а то у меня больше нет монет по двадцать пять центов, – добавляю я. – Мне просто хотелось позвонить, сообщить, что у меня все в порядке и что у меня, как я уже говорила, отличный проводник. Так что волноваться не о чем.
– Постой! Когда ты будешь в Кондор Пик?
– Послезавтра. Ближе к вечеру.
– Пообещай, что обязательно пришлешь мне оттуда сообщение.
– Обещаю. И еще, мам, я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, маленькая моя, – грустно говорит она. Или, может, разочарованно? – Мне очень тебя не хватает. Прошу, береги себя.
Блин! У меня разрывается сердце. Но я даже не могу ничего сказать в ответ, потому как таксофон наконец понимает, что я больше не собираюсь жертвовать ему деньги, и разрывает соединение. Закончив разговор, я прислоняюсь лбом к трубке.
– Все в порядке? – тихо спрашивает Леннон из-за моего плеча.
– Думаю, да. По крайней мере, надеюсь.
