– Вот как все было в общих чертах, – говорит Леннон. – Я все равно собирался тебе обо всем рассказать. По крайней мере, когда проехал по городу и перестал сходить с ума. После этого отправил сообщение Авани, попросив передать тебе, что мы с тобой встретимся на вечеринке, потому как моему плану прийти к вам домой и сказать, что мы встречаемся… не суждено было сбыться. В итоге я подумал, что расскажу тебе обо всем, что случилось с твоим отцом, когда буду с тобой танцевать, а потом мы подумаем, что делать дальше. Но потом позвонила Санни и сказала, что мой отец пытался покончить с собой, мы рванули в город, чтобы подождать в больнице, потому как врачи не знали, выживет он или нет. – Он судорожно сглатывает, у него на горле дергается кадык. – В выходные отец пришел в себя. Мамы убедились, что его подружка сможет ухаживать за ним дома, купили им продуктов и все такое прочее. Как бы там ни было, мы все ужасно вымотались. Я вернулся домой только в воскресенье вечером. Хотел с тобой на следующий день поговорить, извиниться за вечеринку и объяснить, что случилось. Но потом отец предпринял новую попытку покончить с собой, и на этот раз рядом с ним не оказалось никого, чтобы его остановить.
– Ох, Леннон…
– Вот так вот. – Он улыбается мне вымученной улыбкой, которая тут же блекнет: – И тогда я в последний раз отправил тебе сообщение.
Прости.
Я мысленно вижу перед собой это сообщение так же отчетливо, как и в тот день, когда его получила.
– Мне показалось… ты таким образом мне говоришь, что больше не хочешь со мной никаких отношений. И что трусишь сказать мне об этом лично.
– Я боялся, что отец будет отслеживать твои сообщения, и при этом переживал настоящий кошмар. Не мог здраво думать. Просто сказал себе, что мы разберемся во всем после похорон. И уж точно не ожидал, что, когда вернусь в школу, увижу тебя с Андре.
Господи Иисусе!
У меня в голове начинает постепенно складываться пазл.
Тот понедельник я помню со всей ясностью. Все выходные я проплакала. Думала, что Леннон, посчитав дикостью мысль о том, что мы можем быть больше чем друзьями, меня бросил. В школу возвращаться не хотелось. Но меня заставила мама, когда я рассказала ей о Великом Эксперименте. Она сказала поговорить с ним и выяснить, что произошло. Руководствоваться принципом презумпции невиновности. А потом…
– У меня с отцом был долгий разговор, – произношу я, спрыгиваю со скамейки, слишком взволнованная, чтобы сидеть, и меряю плато шагами. – По его словам, он узнал от мамы, что я очень расстроилась и что мне с тобой вообще лучше не говорить, а спустить все на тормозах. Сказал, что отношения всегда со временем меняются, что лучше быть гордой, чем что-то просить. Он…
Я останавливаюсь и упираюсь руками в бока, чтобы встать прямее. Похоже, меня сейчас стошнит.
– Мне показалось, он проявил обо мне заботу как отец. Иначе какое ему дело до того, что я сделала или не сделала?
Леннон поднимает вверх руки:
– Ты так думаешь? Я никогда этого не понимал. То есть… мои родители далеко не так строги в вопросах секса…
Боже правый!
Я чувствую, что заливаюсь краской смущения.
– …но мне было очень странно видеть, что он до такой степени взорвался.
– Это да, тут ты прав, он всегда взрывается, – говорю я, опять принимаясь мерить шагами плато, – прямо как бочонок с динамитом.
– А еще он очень мелочный. Кредитку Мак он оставил себе – сказал, чтобы было чем на меня надавить. А когда она после папиных похорон разнервничалась, пытаясь найти ее, мысль о том, чтобы лгать ей, стала мне невыносима, и я во всем признался. Видела бы ты, как она на меня набросилась. Ты же знаешь, как она относится к воровству.
– Знаю.
– Но потом больше рассвирепела на твоего отца. На все то дерьмо, что он вылил на секс-шоп… Знаешь, это был первый раунд большого скандала между нашими семьями. А причиной тому стали ты и я. Когда мы были в школе, Мак заявилась в клинику к твоим родителям и устроила там настоящий словесный разгром.
– Причиной стали мы? Вся эта путаница привела к тому, что наши семьи стали враждовать.
Леннон кивает головой.
– После папиных похорон я хотел с тобой обо всем поговорить, но когда пришел в школу, увидел, что ты целуешься с Андре перед своим ящичком.
– Я решила, что между нами все кончено! Не знала, что и думать, всю вечеринку проплакала, а он так хорошо ко мне отнесся. В отличие от тебя, он там был, и я подумала, что ты… Я никогда не стала бы с ним встречаться, если бы знала правду. И понятия не имела, что у тебя умер отец – мог бы мне и сказать!
– Я думал, ты и сама узнаешь. Об этом говорили в новостях. Но ты ничего не говорила, а самому мне нельзя было к тебе подходить, иначе твой отец меня бы убил. В его отсутствие с тобой можно было поговорить только в школе, но там ты была с Андре. Андре! Ты даже не посмотрела в мою сторону. Я чувствовал себя совсем больным. Ты с Рейган и Андре пошла на школьный двор, чтобы съесть ланч, а потом я увидел, как вы устроили свидание в «Тайском дворце»…
– Я думала, ты меня ненавидишь. Считала, что между нами все кончено.
Он снимает шапочку, ерошит рукой волосы, потом натягивает ее плотнее и опускает чуть ли не на глаза:
– После папиной смерти я был в шоке… не знал, что делать. Все было хуже некуда, и мне показалось, что ты больше не желаешь иметь со мной ничего общего. Я был раздавлен, Зори. Просто раздавлен, и все.
Я слышу в его голосе боль – примерно такую же, какую испытываю в своем сердце.
Вконец подавленная и сокрушенная, подхожу к краю плато и смотрю вниз на извилистую лестницу.
Ее камни будто явились сюда из потустороннего мира, как древние ступени какого-нибудь горного тибетского монастыря. С той лишь разницей, что это Калифорния и ничего священного здесь нет. Ни монахов. Ни храма.
Лишь горы и солнце, а посреди них мы со всей этой болью.
Далеко внизу по ступеням взбирается наверх группа туристов. Отсюда они кажутся муравьями. Я делаю несколько шагов к скамейкам, вдоль которых идут невысокие деревянные перила, и смотрю на зазубренный пейзаж. Интересно, а в этом месте тоже падают с горы? По виду совсем не похоже, что здесь кто-то может умереть. Слишком уж красиво.
Я слышу, что сзади подходит Леннон, но не поворачиваюсь. Не знаю, что сказать. Не могу переварить услышанное. Пытаюсь, но только злюсь, убитая горем, и чувствую, что у меня оголен каждый нерв.
Кто во всем этом виноват? Я, что плакала на плече Андре и, размышляя о мотивации Леннона, предположила худшее? Или Леннон, что предположил худшее обо мне?
Да еще и мой отец.
– Все, что случилось в отеле… – наконец выдавливаю из себя я, разговаривая больше с горами, нежели с ним: – В общем, то, как поступил с тобой мой отец, это был шантаж.
