Слишком высокое напряжение. Я в последний раз оглядываю главный корпус, жду, когда очередной официант повернется спиной, и говорю:
– Порядок, вперед!
Бретт поднимается на верхнюю ступеньку, делает три шага в сторону бара и незаметно скользит за стойку. Потом победоносно вскидывает сжатую в кулак руку и исчезает из виду. А обратно появляется с двумя бутылками вина, которые тут же протягивает Саммер. Та пытается передать их Кендрику, но тот лишь отмахивается, по крайней мере сначала. Она говорит ему какие-то слова, которых я не слышу, и пихает бутылкой в живот. Кендрик уступает и берет ее.
Появляется еще несколько бутылок. По бару эхом разносится звон наполненной стеклянной посуды. Так они никогда не остановятся. Им, похоже, понадобится уйма времени. Что они там хихикают? Ведь их могут услышать. Да и потом, сколько им нужно бутылок вина? Саммер и без того уже держит три.
Внезапно мне в нос бьет запах жареного маршмеллоу.
– Торчишь на стреме? – грохочет у меня в ухе чей-то глубокий голос.
С моих губ срывается негромкий крик. Я бью Леннона по руке.
– Больно же, – жалуется он, потирая рукав.
– Никогда больше ко мне так не подкрадывайся, – шепчу я, – меня от тебя кондрашка хватит.
– Звучит как вызов, – сверкает он в полумраке белыми зубами.
– Рада, что ты так фанатично жаждешь, чтобы я пораньше отбросила коньки.
– Тебе же раньше нравилось, когда я подкрадывался в темноте.
В голове проносятся воспоминания о минувшей осени. Я на цыпочках выхожу из дома и обнаруживаю, что он прячется за пальмой у подножия лестницы. Леннон зажимает мне рукой рот, чтобы я не смеялась. Мне так хочется, чтобы он меня обнял, что из груди, кажется, вот-вот выпрыгнет сердце.
Не думай об этом. Не отвечай ему. Просто сделай вид, что он ничего не сказал. Веди себя как можно небрежнее.
– А где ты, кстати, был? – умудряюсь я задать вопрос.
– Уж, по крайней мере, не занимался этой ерундой. А еще я нашел вот это. – Он показывает мне сплющенный смор. – Никогда не переворачивай жареный маршмеллоу. Это грех.
– В самом деле? – шепчу я, злясь, что сердце все так же бешено колотится в груди.
Все потому, что он меня напугал. Причем не своими словами. И не потому, что подошел ко мне настолько близко, что я могу унюхать исходящий от его рубашки запах костра. А с какой это стати он стоит всего в нескольких сантиметрах от меня?
– Я совершенно уверен, что именно об этом в прошлое воскресенье говорил в церкви священник.
– Ты по-прежнему ходишь в церковь с Мак?
Часовня называется «Нью-Уолден». На небольшой галерее снаружи там служат службу, куда стекаются представители различных религиозных конфессий. Думаю, они существуют единственно с целью кормить бомжей и заниматься другой благотворительной деятельностью в районе залива Сан-Франциско; Мак в нашем возрасте была бездомной и часто приходила в их бесплатную столовую поесть. Папа говорит, что на самом деле это никакая не церковь, но что мы вообще можем знать о божественном начале?
– У меня нет выбора. Она утверждает, что я ношу слишком много черного.
– Понятно, – фыркаю я, – дай-ка я угадаю… По мнению Мак, Бог прощает, что она торгует таким товаром, как…
– Кольца на член? – подсказывает он.
По правде говоря, я для начала хотела выбрать что-нибудь другое. Его беззаботность меня выматывает, и я перехожу в оборону:
– Но не прощает, что ты читаешь все эти кошмарные, жуткие японские комиксы и смотришь кровавые фильмы про зомби?
– Хотелось бы, чтобы так оно и было. Готовиться к зомби-апокалипсису диктует здравый смысл.
– Ну да, помнится, в Библии как раз есть об этом упоминание, – с сарказмом заявляю я.
– Ага, в поправке к десяти заповедям, – отвечает он, – в поправке номер тринадцать: «Вооружись мачете с дробовиком и помни – целить надо в голову».
Я отворачиваюсь и перевожу взгляд на Бретта.
Леннон тянет через мое плечо руку, сжимая в ней половинку маршмеллоу:
– Будешь?
У него такой таинственный, такой бархатистый голос, он говорит в такой близости от моего уха, что по моей шее толпами проносятся мурашки. Их гонит нежеланный трепет, и я молю Бога, чтобы Леннон ничего не заметил.
– Не-а.
– Уверена? – еще тише спрашивает он.
Тише. Глубже. Обольстительнее.
Нет. Не обольстительнее. Звуки, достигающие моего слуха, сродни миражу. Слушайте, а ведь именно на этом я когда-то и прокололась. Из того, что какой-то человек испытывает те или иные чувства, еще не следует, что они имеют отношение к тебе. И если мое тело просто желает повернуться и увидеть, как он смотрит на меня, встретиться с ним взглядом…
Что это со мной? Ну все, хватит. Эверхарт, ради всего святого, имей немного гордости.
– Спасибо, нет, – говорю я, на этот раз уже решительнее.
– Тебе же хуже, – отвечает он, и в голосе его явственно слышится скука.
Рука Леннона исчезает.
Теперь я и в самом деле поворачиваюсь на него посмотреть. Медленно. Совсем не потому, что чего-то жду. Просто хочу увидеть, ему действительно скучно или же…
Он совсем на меня не смотрит. Ну конечно. Его взор устремлен вдаль.
– Слушай, – будто мимоходом говорит он, – Джека Керуака вот-вот упрячут за решетку.
Что?
Я молниеносно поворачиваюсь и вижу бармена – он направляется прямо к ребятам.
Блин! Блин-блин-блин!
– Бретт! – громко шепчу я.
Он меня не слышит.
– Ребята! – в панике говорю я, на этот раз намного громче.
Саммер смотрит по сторонам, будто что-то такое услышала, хотя и не может понять что именно. И что мне делать? Если я выйду на свет, бармен меня увидит. Но если не привлечь внимания Бретта…
Леннон свистит.
Бретт поднимает голову.
Я бешено размахиваю руками, показывая на главный корпус.
Теперь он все понимает. В течение нескольких секунд воюет с бутылками вина, и вот они уже мчатся к нам.
Проблема в том, что, если они выбегут на ступени, бармен может…
Сукин сын!
Их засекли.
– Бежим! – говорит нам Бретт.
Он несется через лужайку, балансируя с четырьмя бутылками вина в руках. Инстинкт самосохранения подталкивает меня броситься вслед за ним. Когда кроссовки шлепают по земле, от подошв поднимается запах сосновой хвои и влажной травы.
Мы мчимся вперед, будто от этого зависит наша жизнь, стадом охваченных паникой буйволов, жаждущих скрыться во мраке. Я совершенно запуталась. Где наш палаточный лагерь? Что-то я не припомню, чтобы здесь были все эти деревья и кусты.
