Придётся всё же приучать Дану к самостоятельности. Пусть вышивает. Полотенец и ниток он ей купит.
— Боярышня! — в шутку позвал он девушку. — Прошу к столу!
Дана прибежала тотчас же, замерла в дверях и сложила руки в восхищённом жесте:
— Ой, как всё красиво! А пахнет как… необычно!
— Оно, в принципе, должно быть и вкусно, — скромно ответил Матвей, отодвигая стул и приглашая Дану сесть. — Может, недосолил… Но подсолишь по вкусу.
— Не хочу, чтобы ты растратился на соль для меня, — она покачала головой, взяла вилку — всё ещё неловко, но уже уверенно.
— Я тебя умоляю! Соль стоит копейки! Картошка дороже!
Дана посмотрела на Матвея с недоверием, потом взяла в руку солонку. Потрясла осторожно, удостоверившись, что она полна, и протянула:
— Наверное, у вас богатое княжество, раз каждый может себе позволить держать в доме столько соли…
Матвей очень постарался не рассмеяться и подвинул ближе к Дане плошку с салатом. Попробовав помидоры, девушка наморщила лоб:
— Очень странный вкус. Это овощ?
— Кто говорит, овощ, кто — фрукт, а некоторые считают его ягодами.
— Ягоды сладкие, — возразила Дана. — А это… пряное.
— Если честно, то мне всё равно. Хочешь картошки?
— А это тоже овощ или ягода?
— Это корнеплод, — развеселился Матвей, накладывая ей в тарелку запеканки.
— А-а-а, корешки, значит… Мы их запекаем, только такого у нас нет.
— Конечно, ведь только через несколько веков Пётр Первый привезёт в Россию первые клубни картошки, — менторским тоном сказал он. — А что вы едите, кроме репы?
Они болтали на кулинарные темы почти час. Дана, как и в прошедшие несколько дней, оказалась благодарной слушательницей и обстоятельной рассказчицей. Матвей узнал, как печь хлеб в русской печи, и объяснил всё, что знал, о производстве сахара и муки. А потом невзначай упомянул о десятках разных пирогов и тортов, которые можно купить в магазине недалеко от дома. Дана не поверила. Матвей предложил:
— Ну, тогда пойдём и сама увидишь!
— Как это? — растерялась девушка. — Надо выйти из дома?
— Без этого не получится дойти до магазина! — рассмеялся Матвей. — Одевайся и пошли!
— У меня нет одежды, — опечалилась она.
— Вот беда! Надень Янкины штаны, сапожки, куртку. Они тебе будут впору, ведь вы одинаковые по размерам.
— Я не могу, — Дана опустила глаза. — Мне кажется, если я надену порты и этот тулуп с цветами, то никогда больше не вернусь домой. Да и не хорошо это… Чужие вещи-то.
Матвей встал, подошёл к ней, тронул за плечо, не зная, как утешить. Сказал неловко:
— Дан, не грусти. Всё наладится. Мы обязательно найдём способ поменять вас обратно.
— Эх, Матвеюшка… Знать бы, взаправду ли всё, что со мной приключилось, это Божья воля…
Она была такой печальной, что невольно захотелось её утешить. И, в то же время, Матвей знал, что эта девушка — не его. Не Яна. Уже хотя бы потому, что Янка никогда не звала его так ласково. Мотя, жопа моя, Матик, Матвеище даже! Но никогда Матвеюшка…
— Ладно, иди оденься, я покажу тебе Москву, — нарочито весело сказал он, чтобы не скатиться в тоску. — Сейчас подберём тебе гардеробчик. И не парься. Янка, если оказалась на твоём месте, точно натянула твоё платье.
Через полчаса Дана со смущённым лицом вышла из комнаты на кухню и робко протянула:
— Ну как?
Матвей поднял брови и ответил:
— Вау!
Девушка преобразилась и стала ещё больше похожа на Янку. В джинсах-слим, в толстом, грубой вязки сером свитере, в ботиночках на каблучках она была просто красоткой. Решено! Долой банный халат и длинные ночнушки. Пусть осваивает современную моду!
— Ты охренительна!
— Охренительна, — тихо повторила Дана, и по её лицу было видно, что она пытается увязать слово «хрен» с похвалой. Не поверила. Матвей качнул головой:
— Ну да, тут надо просто выучить. Охренительна — прекрасна. Я охреневаю — я нахожусь в прострации от чего-то. Хрен тебе — не получишь. Хрен с тобой — ну и ладно… Русский язык, самый великий и могучий, особенно что касается матерных слов и приравненных к ним.
— Матерные слова, — уже почти в панике сказала Дана. — А матерные слова обязательны? Их надо всегда всем говорить?
— Нет! — Матвей смеялся. — Только тем, кого хорошо знаешь! Не вздумай кому так на улице сказать!
— А что такое «прострация»?
— М-м-м… Когда ты охренел… То есть… Ну, застыл с раскрытым ртом, что ли.
— А-а-а… Всё это так сложно! У нас говорят: изумился, диво дивное увидел…
— Ну, тип того. Короче, ты просто диво дивное!
Дана подозрительно глянула на него и уточнила:
— Как чудо в перьях?
— Вовсе нет! Просто… ты очень красивая.
Матвей выдавил эти слова, которые, кроме Янки, никому не говорил, а Дана улыбнулась довольно:
— Ну вот, так бы и сказал!
Когда он открыл входную дверь, Дана прижалась к нему, схватила за локоть:
— Ой, боязно мне, Матвеюшка! Боязно-то как!
— Не бойся, я же с тобой.
— А вдруг потеряюся? Что со мной тогда станет?
— С чего бы тебе теряться? Ну, подожди. Вот.
Он протянул ей Янкин смартфон. Всё равно там, где сейчас его любимая девчонка, он ей не понадобится…
— Смотри. Код шесть-пять-три-один. Запомнила?
— Господь всемогущий, что это за закорючки? Куда чего тыкать-то?
Матвей выругался про себя. Всё оказалось намного сложнее, чем он думал. Ладно, мы пойдём другим путём, как завещал великий Ленин. Открыв приложение для пароля, Матвей выбрал графический ключ:
— Смотри, вот так — рисуешь три линии, и он откроется.
Продемонстрировал, протянул Дане. Как ни странно, с рисунком она справилась сразу. Он ткнул в контакты, потом в свой номер:
— Вот так сможешь мне позвонить. Просто нажмёшь на зелёную кнопку, приложишь телефон к уху, и я отвечу. Договорились?
— Диво дивное-е-е! — протянула с уважением Дана.
— Технология, — поправил её со смехом Матвей.
К счастью, шарахаться от машин Дана не стала. Жалась к нему, смотрела широко распахнутыми глазами на мир, но вела себя прилично. Зато разглядывала себя во всех витринах. И походу, ей нравилось. Вертелась во все стороны, чтобы не упустить ни малейшей детали… Правда, краснела ещё немного при взгляде на обтянутую джинсами попу, но это скоро пройдёт.
В Добрынинском было, к счастью, не слишком людно. И то у Данки чуть не случился приступ агорафобии. Матвей дал ей отдышаться немного, а потом взял за руку и повёл сразу к тортикам. Дана смотрела на витрину глазами восторженного ребёнка, а потом прошептала:
