– Вомун, подскажите, как найти перевозчика радиоактивной фигни?
– Здрассти, – вежливо отозвался мусорщик. – А вы кто?
– Даша Васильева, – представилась я, – вы от меня недавно уехали. Из Ложкина.
– Чего случилось-то? – удивился Вомун.
Я рассказала про визиты Вомука и Вомула.
– Вот бараны, – засмеялся мусорщик, – не рыдай. Сам увезу. Через несколько часиков прикачу. Смену в обед сдам и к вам. Лады? Оплата мне в карман. Пойдет?
– Да, – заликовала я, – но почему вы сразу не предложили такую замечательную услугу? Когда приехали на машине?
– Тогда я был представителем фирмы, – пояснил Вомун, – а когда по личной мобиле болтаем – я частное лицо, у которого ипотека! Сечете?
– Секу, – подтвердила я, – жду вас.
– Никого никогда не подвожу, не переживай, все уволоку, – пообещал Вомун.
Глава двадцать четвертая
– Вы с мамой открывали шкатулку? – спросила я у Ани.
– При жизни бабушки нет, – ответила клиентка, – она строго оберегала свою личную территорию. У нас большая квартира, каждый имел по спальне, плюс гостиная, столовая, кухня и два санузла.
– Даже сегодня такие апартаменты называют элитными, – отметила я, – вам повезло с жильем.
– Да, – согласилась Волкова, – но Ксения Федоровна меня редко к себе пускала, по пальцам можно пересчитать, когда она со мной в своей спаленке беседовала. А меня в детстве прямо тянуло там побывать. Одно время я думала, что бабуля там золото-бриллианты хранит. Лет в десять я спросила у мамы:
– Мамочка, ты бабулины сокровища видела?
Она растерялась.
– Ты о чем?
Волкова засмеялась.
– Ну я и выдала про слитки, алмазы, изумруды.
Мама не очень веселый человек, она обычно серьезная, а тут расхохоталась.
– Аня! У бабушки ничего подобного и в помине нет.
Я возразила:
– Почему она комнату запирает, когда уходит? Точно прячет в ней сокровища.
Вечером Ксения Федоровна позвала меня к себе и объяснила:
– В моей комнате нет ничего необычного. Самое ценное в ней – книги.
Но я не хотела сдавать позиции, поэтому с простотой десятилетки возразила:
– Тут на самом деле не видно ничего дорогого. Но шкаф закрыт, ящики стола задвинуты, дверь тумбочки захлопнута. На виду-то бриллианты не держат! Они хорошо запрятаны.
Ксения кивнула.
– Ты права, можешь изучить полки, открыть все двери.
И я, конечно же, пещеры Аладдина не обнаружила. Когда я завершила обыск, бабушка подытожила:
– Кроме книг, ничего, да?
Но я все равно не хотела признавать, что не права, и показала на шкатулку.
– А вот она заперта! Открой!
У Ксении вытянулось лицо, она крикнула:
– Лена!
Мама быстро прибежала, бабуля сделала ей выговор:
– Объясни ребенку, что всякая игра имеет предел. Я не против позабавиться поиском несметных богатств в скромной спальне. Но желание засунуть нос во все мои вещи – это уж слишком. Уведи Анну, объясни ей правила поведения со взрослыми.
Мама отвела меня в детскую и попросила:
– Сделай одолжение, не транслируй посторонним глупость о наличии в семье золотой казны. Кое-кто может поверить в эту чушь. К нам залезут воры, ничего не найдут и квартиру от злости подожгут.
Я испугалась, пообещала держать рот на замке, но спросила:
– Мамулечка, а что в той шкатулке?
Она вздохнула.
– Не знаю! Мне ее тоже открывать никогда не разрешали.
Аня замолчала.
– Но после кончины Ксении Федоровны вы изучили содержимое шкатулки? – предположила я. – Она раза в два больше той, что была у моей бабули.
– После похорон Ксении Федоровны мама не сразу ее комнату разбирать стала, – пояснила Аня, – наверное, года три-четыре прошло.
– Ого! – воскликнула я.
Волкова положила руки на стол.
– Квартира огромная. Нас двое. Места полно. Мама просто заперла комнату бабушки. Я сначала думала, что она так сильно горюет, не может на ее вещи смотреть. А теперь мне кажется, что она здорово боялась Ксении Федоровны. Так сильно, что, даже похоронив бабушку, не решалась ее спальню освободить. У них вообще были такие отношения…
Аня поджала губы.
– Плохие? – прямо поинтересовалась я.
Волкова погладила шкатулку.
– Нет. У нас в доме очень редко возникали конфликты. В основном скандалы из-за меня случались. Ксения Федоровна настаивала, чтобы я в восемь вечера всегда возвращалась домой, а в девять уже лежала в кровати. Пока я была маленькой, это условие выполнялось. Но в десятом классе я взбунтовалась. Веня Реутов, мой одноклассник, собрал всех на свой день рождения, начало было в девятнадцать часов, отмечали в клубе. А мне в двадцать дома уже надо находиться? Да никогда. Я проплясала до полуночи, вернулась в квартиру, а там! Мама в слезах, бабушка красная от злости, с ремнем в руках. Никогда ее такой не видела. Ксения налетела на меня и давай орать:
– Где шлялась?
Я возмутилась.
– Почему ты так разговариваешь?
– Немедленно отвечай! – завопила бабка.
– Немедленно ты отвечай, – парировала я.
И пошел у нас лай. До утра гавкали друг на друга. Я бабушке спуску не дала, объяснила, что я выросла, в девять вечера спать не лягу. А если на меня визжать будут, уйду из дома, спрячусь так, что меня не найдут, даже если всю милицию на ноги поставят. И в прихожую бросилась. Бабуля за мной, схватила, к себе прижала.
– Нет! Не пущу! Извини! Очень за тебя переживаю. Боюсь, вдруг тебя кто обидит. Вокруг много злых людей.
И заплакала. Я тоже зарыдала, мы помирились и договорились: если я где задерживаюсь, то всегда звоню домой и говорю:
– Я жива, здорова, в гостях нахожусь.
Анна встала и начала ходить по нашему офису.
– Понимаете, бабуля по менталитету была как танк. Едет на человека, а на башне транспарант развевается: «Знаю, что для тебя лучше. Не возражать. Жить, как я велю». Но я не собиралась во всем ей подчиняться, отстаивала собственное мнение и право на личную жизнь. Да, я наделаю ошибок, но это будут мои косяки. Я не хочу избегать глупостей, которые бабушка в юности творила. Ее неправильные поступки не мои неправильные поступки. Я плохо объясняю, да?
– Наоборот, очень хорошо, – возразила я, – многие люди, наломав до тридцати лет кучу дров, не желают подобного опыта для своих детей, отсюда и система запретов. Но вы правы: ошибки бабушки – это не ваши ошибки. Нельзя бороться с тем, чего не совершали.
