Судя по снимкам, эта часть переулка была хорошо скрыта от посторонних глаз гаражом с одной стороны и задней стеной жилого здания с другой. Окна дома, выходившие в переулок, были исключительно окнами ванных комнат с глазурованными стеклами. В пятидесяти футах дальше, если идти от Эль-Сентро, переулок расширялся возле четырехэтажного здания с фабричными помещениями на верхних этажах, за ним находилась большая автостоянка. У Босха сложилось впечатление, что убийца прекрасно знал это место и понимал, что может беспрепятственно оставить труп позади автомастерской и никто его не заметит. Должно быть, он даже предвидел, что труп обнаружат утром, когда в переулке появятся люди, работающие в производственном здании.
Затем Босх стал смотреть снятые крупным планом фотографии тела. Убитый был одет в серые шорты и розовую рубашку. На ногах было что-то вроде подследников – женщины пользуются ими, чтобы не натереть ступни, когда носят туфли без чулок. Голову обтягивала шапочка, какие надевают под парик. Воротник рубашки скрывал переплетенную проволоку, которая охватывала шею. Проволока была так сильно натянута, что врезалась в кожу. Крови убитый потерял мало, так как сердце остановилось почти сразу после того, как кожа на шее была прорезана.
Безволосые ноги Аллена были вытянуты, руки лежали на бедрах. На снятых крупным планом ладонях не было видно сломанных ногтей или крови. Возможно, Аллен не мог оказать сопротивление, когда ему на шею накинули проволочную петлю.
– Интересно, что это такое? – спросила Сото.
Сидя на пассажирском месте рядом с Босхом, она до этого молча наблюдала за ним и потихоньку тянула пиво, не забыв прихватить бутылку из бара.
– Ты о чем?
– Я не раз видела, как ты читаешь отчеты, и замечаю, когда ты наталкиваешься на что-нибудь странное.
Босх кивнул:
– Руки абсолютно целые и чистые – ни крови, ни сломанных ногтей. Когда твою шею начинают сдавливать проволокой, ты поневоле станешь сопротивляться.
– И что это, по-твоему, значит?
– Либо он был без сознания, когда его душили, либо его руки были связаны, либо кто-то держал их. Но если бы руки были связаны, на запястьях остались бы следы, а их нет, так что…
– Так что «что»?
– Возможно, убийц было двое.
– Двое?
– Да. Один душил, а другой держал его. Есть и еще странности.
– Какие странности? Похоже, Карим и Стоттер проглядели их.
– Ноги, – ответил Босх, пожав плечами. – Обуви нет, только эти носочки.
– Подследники.
– Подследники. И никаких царапин или других следов на ногах или где-либо еще, которые показывали бы, что тело тащили.
Сото нагнулась к нему, чтобы рассмотреть фотографию.
– Точно, – согласилась она.
– Тело прислонили к стене, а перед этим, по всей вероятности, достали из машины и отнесли туда. Аллен, конечно, был не таким уж крупным, и это мог сделать один человек, но все же… Не знаю. Как-то не верится.
Фотографии хранились в пластиковом рукаве с тремя отверстиями и прикреплялись к нему тремя колечками, так что их можно было перелистывать, как книгу. Босх достал телефон и переснял одну из фотографий, на которой средним планом было изображено мертвое тело, безвольно обмякшее у стены с нанесенным на нее граффити.
– Гарри, ты же не сможешь это использовать, – предупредила Сото.
Действительно, если бы ему вздумалось продемонстрировать на суде или где-либо еще фотографию фотографии, снятой на месте преступления, было бы понятно, что он держал в руках полицейский отчет о расследовании убийства; стали бы выяснять что и как, и раскрылось бы участие Сото.
– Я знаю, – ответил он. – Мне это нужно только для того, чтобы зафиксировать положение тела у стены, – понадобится, когда я буду осматривать место. Ориентируясь на граффити, я смогу точно определить, где лежал труп. А после этого я удалю свой снимок. Так пойдет?
– Наверное…
Следующая группа фотографий была сделана в шестом номере «Райского уголка». В тот момент в комнате еще оставались личные вещи Аллена. В шкафу висела одежда, на полу стояли туфли на низком и высоком каблуке. На комоде на специальных подставках хранились два парика: блондинки и брюнетки. В комнате было несколько свечей: на комоде, на двух прикроватных тумбочках и на полке над изголовьем кровати. На той же полке стоял большой прозрачный пластмассовый контейнер с логотипом «Рейнбоу прайд», наполовину заполненный презервативами. Этикетка сообщала, что изначально его содержимое – три сотни гладких презервативов шести различных цветов. Похожие контейнеры Босх видел у кассиров круглосуточных магазинов и в кабинетах врачей, но там в них лежали леденцы. Он отметил, что Сото в разговоре с ним два дня назад описала все детали очень точно. Босх занес их в блокнот, чтобы сообщить Холлеру.
Он поискал на фотографиях мобильник Аллена, но тщетно. Однако тот должен был находиться в номере, потому что Фостер сказал во время беседы в тюрьме, что договаривался с Алленом по телефону о встрече в ночь убийства Лекси Паркс. Босх просмотрел пятый раздел отчета, включавший два списка принадлежавших Аллену вещей. В одном из них перечислялось имущество из номера мотеля, в другом то, что было найдено в переулке, но телефон нигде не упоминался. Напрашивался вывод, что убийца унес мобильник, так как там была запись о разговоре Аллена с ним самим.
Пролистав весь отчет, Босх убедился, что Карим и Стоттер не упомянули каких-либо телефонных звонков Аллена. По-видимому, он пользовался либо сотовым, зарегистрированным на другое лицо, либо одноразовым, запись разговора на котором невозможно восстановить без самого мобильника, его номера и указания на поставщика услуг.
Чтобы узнать что-нибудь о телефонных разговорах Аллена, надо было встретиться еще раз с Фостером и спросить номер, по которому он созванивался с Алленом.
– Слушай, прости меня, – обратился Босх к Люсии.
– За что?
– Уверен, ты не планировала провести вечер, сидя неподвижно в моей машине.
– Да все в порядке. В баре сейчас ничего интересного не происходит. Совсем не то, что бывает, когда люди начинают танцевать на барной стойке и скидывать с себя одежду.
– О! Действительно…
– Я говорю серьезно.
– Тогда я поспешу, чтобы ты не пропустила это.
– Может быть, Гарри, и тебе не стоит пропускать это. Тебе было бы полезно немного расслабиться.
– Что, я слишком зажат?
– По крайней мере, со мной. И еще, признайся, ты считаешь, что я чересчур изнежена для этой работы, что она не для женщин.
– Это неправда. Моя дочь уже давно хочет заниматься тем, чем занимаешься ты и занимался я. И я нисколько не препятствую ей в этом.
– Но сейчас она, кажется, хочет стать профайлером?
