Сразу при въезде находилась автостоянка и комплекс зданий, включавший контору, часовню и павильон с образцами гробов и могильных плит. Предусмотрено было все. Дальше раскинулась территория кладбища, разделенная узкими проездами с небольшими площадками для парковки. За стеной позади кладбища возвышались гигантские павильоны и водонапорная башня студии «Парамаунт». Башня тоже была оборудована камерами слежения.
На кладбище было довольно оживленно: виднелось несколько автомобилей, между могилами ходили люди. Около одного из крупных памятников медленно двигался набитый туристами экскурсионный автофургон кричащей расцветки. Крыша фургона была снята, чтобы людям, сидевшим в шесть рядов позади водителя, лучше было видно окружающее. Босх ехал с опущенным стеклом и мог слышать голос экскурсовода, эхом отражавшийся от стен мавзолеев и мраморных плит: «Последним, кто присоединился к сонму великих, нашедших покой в „Голливуде навеки“, был Микки Руни…»
Босх закрыл окно, вылез из машины и пошел в контору, позвонив по пути Холлеру и сообщив ему, где находится.
Начальника охраны кладбища звали Оскар Гаскон. Он тоже служил когда-то в полицейском управлении, но так давно, что им с Босхом не было смысла искать общих знакомых. Тем не менее Босх был чрезвычайно рад общению с другим экс-копом и надеялся на корпоративную солидарность. Он приступил прямо к делу:
– Я веду расследование и хочу проверить алиби человека, обвиняемого в преступлении.
– Как, здесь?
– Нет, по соседству, в «Райском уголке».
– В этом притоне? Давно пора сровнять его с землей.
– С этим трудно спорить.
– Так при чем здесь «ГН»?
Босх на миг запнулся, не сразу сообразив, что «ГН» – это «Голливуд навеки». Они сидели в крошечном кабинете Гаскона за миниатюрным подобием письменного стола. На столе была стопка проспектов, демонстрировавших разные могильные плиты и статуи, и напрашивался вывод, что деятельность Гаскона не ограничивалась охраной.
– Само кладбище ни при чем, но меня интересуют ваши камеры, – объяснил Босх. – Может быть, в поле зрения какой-то из них попадает фасад «Райского уголка»?
Гаскон пораженно присвистнул, словно Босх попросил завернуть ему луну и звезды и уложить их в подарочную коробку с бантиком.
– О какой дате речь? – спросил он.
– Девятое февраля. Вы храните записи такой давности?
Гаскон кивнул и включил древний компьютер на другом столике около стены.
– Да, страховщики заставляют нас делать резервные копии и хранить их в течение года. Но я не знаю… Этот «уголок» слишком далеко. Боюсь, он будет выглядеть очень расплывчато.
Найдя нужную дату, он стал ждать.
Пока Гаскон занимался делом, Босх взял из стопки рекламный проспект.
– Вы же и продаете все это? – спросил он.
– Ага, – ответил Гаскон. – Приработок.
– И сколько вы получаете за эти изделия?
– Смотря за какое. На статуе Джонни Рамона
[17] я сделал целую штуку. Она изготовлена художником по индивидуальному заказу, с особым дизайном.
Босх отложил листок и произнес:
– Знаете что? Сюда на встречу со мной едет человек, на которого я работаю. Если мы найдем в записи ваших камер что-нибудь полезное для нас, то не исключено, что он захочет пробрести какое-нибудь из этих изделий.
На лице Гаскона отразился большой интерес.
– Вы можете пользоваться камерой на башне «Парамаунта»? – поинтересовался Босх. – Она вроде бы повернута в эту сторону.
– Да, это наша. Нам был нужен общий план, и мы договорились со студией, что будем пользоваться ею совместно.
– А можно будет посмотреть запись? – уточнил Босх.
– Почему бы и нет? Тут ведь ничего не происходит. Мертвое царство.
Босх промолчал, и Гаскон спросил его:
– Понимаете меня?
– Понимаю, – кивнул Босх, будучи уверен, что охранник просматривает записи на досуге.
Пока Гаскон выводил на экран нужный сайт, Босх произнес как можно небрежнее:
– Кстати, в этом «Райском уголке» в марте произошло убийство – знаете об этом?
– Да, вроде бы. Копы приходили сюда, говорили, что непонятно, в чем там было дело, но парень, которого убили, был дрэгом и жил там.
Слово «дрэг» было принятым среди полицейских сокращением жаргонного выражения «дрэг квин», которым обозначали весь спектр транссексуалов, от трансгендеров до трансвеститов. Этот термин часто употреблялся даже в полицейских отчетах, хотя ныне это стало вызывать протесты. Босх подумал, не потому ли и Да’Куан Фостер стал подписывать свои картины аббревиатурой ДК.
– Значит, их тоже интересовали камеры?
– Ну да… Но как вы сами убедитесь, это место плохо просматривается отсюда.
* * *
Босх ждал Холлера на автостоянке, чтобы переговорить с ним, прежде чем они вернутся к Гаскону и еще раз просмотрят запись.
Наконец перед ним появился «линкольн» – с Холлером на заднем сиденье. Адвокат вышел из машины с портфелем в руках.
– Ты нанял личного шофера, – заметил Босх.
– Пришлось. Временно лишен водительских прав в результате той аферы, прокрученной копами на днях. А почему мы встречаемся в этом жизнерадостном месте?
– Видишь? – спросил Босх, указав на водонапорную башню, высившуюся за стеной кладбища. – По договоренности со студией там установлена камера. Взаимовыгодная сделка: ты охраняешь мои тылы, я охраняю твои. Камера просматривает все кладбище и часть окружающей территории.
Когда они подходили к дверям конторы, Босх прошептал:
– Ты должен купить могильную плиту.
– Что-о?! – замер в изумлении Холлер.
– Ну, чтобы начальник охраны позволил нам просмотреть видеозаписи. Я же теперь лицо неофициальное. Начальник подрабатывает продажей плит, и я пообещал ему, что ты купишь что-нибудь, если он поможет нам.
– На кой мне плита? На чью могилу я ее поставлю? И главное, мы не можем подкупать свидетелей. Ты что, не понимаешь, как это будет выглядеть на суде?
– Вряд ли Гаскон заинтересует кого-нибудь. Видеозапись – вот что будет в центре внимания.
– Но мне, возможно, придется вызвать его в качестве свидетеля, чтобы он подтвердил подлинность записи. А прокурор вполне может спросить этого начальника, сколько мы заплатили ему. Представляешь, как это воспримут присяжные?
– Слушай, если уж тебе так не хочется покупать могильную плиту – не покупай. Но начальника мы должны отблагодарить за помощь. Его запись очень ценная, она все меняет.
