– Что ты сказал?
– Я спросил о часах, которые ты ей подарил, – ответил Босх спокойно. – «Одмар Пиже», если я правильно это произношу. У нее на руке их не было, как не было и в списке вещей, найденных на месте преступления. У Да’Куана Фостера их тоже не нашли – ни дома, ни в студии, ни в автомобиле. И в шкатулке их нет. Так куда же они исчезли?
Гаррик отступил на полшага назад, что Босх воспринял как знакомый прием перед нанесением удара и приготовился дать отпор. Но его противник справился с собой и разжал кулаки.
– Уезжай отсюда, – сказал он. – Несешь всякую ерунду. Убирайся.
Босх достал ключи и подошел к водительской двери. Гаррик стоял неподвижно на прежнем месте.
– Какая разница, на кого я работаю, – произнес Босх. – Я хочу выяснить правду. Если Фостер не убивал, это сделал кто-то другой. И он гуляет на свободе. Подумай об этом.
– Тоже мне, Бэтмен долбаный, – помотал головой Гаррик. – Ты вообще не представляешь, о чем говоришь. Часы разбились, их чинили. Они не имеют никакого отношения к чему бы то ни было.
– И где же они? Ты получил их после ремонта?
Гаррик открыл рот, чтобы сказать что-то, и опять помотал головой:
– Я не собираюсь объясняться тут с тобой.
Он развернулся и перешел улицу к своему дому.
Посмотрев ему вслед, Босх сел в машину и тронулся с места, с досадой хлопнув ладонью по рулю. Теперь всем станет известно о его участии в этом расследовании. Выяснить, на кого работает Босх, для Гаррика труда не составляло, и он мог подать жалобу. Да если бы и не подал, взрыв всеобщего негодования был неминуем.
18
«Райский уголок» был отживавшим свой век двухэтажным мотелем с неоновой вывеской, обещавшей бесплатное спутниковое телевидение и вай-фай. По всей вероятности, он выглядел убого, когда открывался в сороковые годы двадцатого века, и к лучшему с тех пор не изменился. Автомобили находили здесь последнее прибежище, перед тем как окончательно стать на прикол в гараже.
Босх заехал на автостоянку по узкому проезду со стороны бульвара Санта-Моника и стал медленно кружить по территории позади жилых и хозяйственных построек. Подобное расположение отеля обеспечивало постояльцам надежную защиту от посторонних глаз, и неудивительно, что мотель пользовался популярностью у любовников, желавших скрыть свою связь.
Увидев дверь с цифрой 6, Босх остановил машину. Ему подумалось, что это очередной висяк, какими ему не раз приходилось заниматься, знакомясь с местом преступления спустя много времени после того, как преступление было совершено. Он называл это охотой за привидениями и верил, что любое убийство всегда оставляет следы, которые не исчезают, сколько бы ни минуло лет. В данном случае прошло всего несколько месяцев, но дело уже записали в висяки.
Выйдя из машины, он огляделся. На стоянке было припарковано несколько автомобилей; с одной стороны ее ограничивали коммерческие офисы, все окна которых выходили на Санта-Монику, а с боков, за рядом высоких кипарисов, – жилые здания в форме буквы «Г». С четвертой стороны тянулся деревянный забор, отделявший стоянку от частной территории.
Босх вспомнил, что говорила Люсия Сото о деле Джеймса Аллена. Предполагалось, что он был убит в шестом номере, после чего тело было увезено и выброшено недалеко от Эль-Сентро. Зачем его увезли – отдельный вопрос, но Босх видел, что сделать это было нетрудно. Риск столкнуться с кем-нибудь среди ночи на пустынной стоянке или попасться на глаза посторонним был очень невелик. Камер наблюдения Босх не заметил. В таком месте люди предпочитали не красоваться перед камерой.
Босх обогнул здание и подошел к окошку регистрации постояльцев, через которое осуществлялось общение с ними. В помещение они не допускались. Окошко было закрыто заслонкой и снабжено полочкой и кнопкой вызова персонала. Дав три коротких звонка, Босх стал ждать и хотел уже нажать на кнопку еще раз, когда заслонка отодвинулась и появилось лицо азиата со слезящимися глазами.
– Мне нужна комната, – сказал Босх. – Шестой номер.
– Заезд в три, – ответил служитель.
До этого времени оставалось целых четыре часа. Между тем на стоянке было всего шесть машин, включая и «чероки» Босха.
– Мне нужно сейчас. Сколько?
– Заезд в три, выезд в двенадцать. Это правило.
– Давайте считать, что я въехал вчера в три часа, а выеду сегодня в полдень, – предложил Босх.
Служитель рассматривал его. Босх не был похож на их обычных постояльцев.
– Вы коп?
– Нет, не коп. Мне просто нужно осмотреть шестой номер. Так сколько? В двенадцать меня здесь уже не будет. Всего на час.
– Сорок долларов.
– Договорились.
Босх достал деньги.
– Шестьдесят, – сказал служитель.
Босх бросил на него взгляд, по которому можно было понять, что он не тот человек, с которым стоит откалывать такие шутки.
– Ну ладно, сорок.
На полочку легли две двадцатки. Служитель дал Босху бланк регистрации, не требуя взамен документы, чтобы проверить, что написал гость, и протянул ему ключ, сцепленный с ромбовидной пластиковой биркой с цифрой «шесть».
– На один час, – сказал он.
– Как договорились, – кивнул Босх, беря ключ.
Он свернул за угол здания и прошел к номеру, а войдя внутрь, запер за собой дверь.
Стоя посреди комнаты, Босх вбирал в себя атмосферу помещения. Первое, что бросилось ему в глаза, – темное прямоугольное пятно на обоях, где, по-видимому, висел портрет Мэрилин Монро. Его, по всей вероятности, взяли в качестве вещественного доказательства.
Он медленно обвел взглядом номер, пытаясь найти что-нибудь необычное и одновременно запоминая убогую обстановку и неказистые потрепанные занавески. Все личные вещи Джеймса Аллена были давно изъяты. Это была заурядная комната с обшарпанной мебелью. Не хотелось даже думать, что кто-то жил здесь. И тем более, что кто-то здесь умер.
Зазвонил телефон, на связь вышел Холлер.
– Да? – откликнулся Босх.
– И где мы?
– Мы? Мы в задрипанных апартаментах мотеля, с почасовой оплатой комнат. Там, где, по его словам, был Да’Куан Фостер, когда убивали Лекси Паркс.
– И?..
– И ничего. Ровным счетом ничего. Жаль, что он, например, не нацарапал в ту ночь свои инициалы на тумбочке или не изобразил какое-нибудь граффити на стене в ванной. Это, по крайней мере, доказывало бы, что он был здесь.
– Я имел в виду «что ты там делаешь?».
– Работаю. Пытаюсь обежать все базы. Вникаю, анализирую. Вызываю духов.
Босх говорил отрывисто, потому что, погрузившись в процесс обдумывания дела, не любил, чтобы его прерывали. Кроме того, его сердило, что придется признаваться в допущенном им промахе.
