– Отправляйтесь на постоялый двор, – сухо сказал он кому-то, должно быть, седобородому. – Приведите сюда свидетельниц. Пошлите отряд за Сандомелией и ее служанкой. Пусть захватят также настоятеля монастыря, где воспитывался этот… И позовите королеву!
* * *
Испытание началось.
Дворянин Мартус отправился на постоялый двор вместе с седобородым, оказавшимся доверенным лицом короля Редрика во всяких секретных делах и делишках его величества. Овечкин, оставшись один на один с королем, скромно стоял в сторонке, пока тот мерил кабинет тяжелыми шагами в ожидании королевы. Наконец явилась королева.
– Полюбуйся на своего сына, – брюзгливо сказал Редрик. – Узнаешь?
Никого, кроме них троих, в приемной не было. Королева посмотрела на Овечкина. На усталом лице ее не появилось никакого выражения, и она перевела взгляд на мужа.
– Зачем ты звал меня?
Взволнованный Михаил Анатольевич, переплетя пальцы, крепко стиснул руки. Ему как сыну королевы ужасно хотелось сделать хоть шаг навстречу… она понравилась ему с первого взгляда – эта немолодая женщина, утомленная жизнью, с умным некрасивым лицом, уже одной походкой своей производила впечатление подлинной властительницы государства, которой в силу каких-то непонятных причин приходится подчиняться толстому, ворчливому и изрядно надоевшему мужу. Но он сдержал свой порыв.
– Затем и звал, – насмешливо сказал король. – Покаяться в стародавних грехах. Ты помнишь Сандомелию?
Королева нахмурилась, покачала головой.
– Я тоже не помню. Однако сия дама, твоя бывшая фрейлина, утверждает, что этот вот молодой человек и есть доподлинный наш сын Ковин.
Она нахмурилась еще сильней. Снова посмотрела на Овечкина, на этот раз более внимательно.
– Что за бред?
– Сейчас сюда явятся свидетели. Скажи-ка мне, милая женушка, не помнишь ли ты на плече у своего новорожденного сына какого-нибудь родимого пятнышка?
– Ничего я не помню, – нетерпеливо сказала королева. – Будь любезен, разберись как-нибудь без меня…
– Что ты, милая! Как же без тебя! Это слишком серьезно. Представь себе, красотка Сандомелия ухитрилась родить от меня сыночка и подменила наследника престола.
– Что?!
– Взгляни на эти бумаги. Послушай этого молодого человека!
– Но кто он такой?
Она быстро просмотрела документы, периодически пожимая плечами и вздергивая брови, и, отбросив их в сторону резким движением, в третий раз взглянула на Овечкина. И он, как будто не выдержав наконец, сделал шаг вперед.
Глаза у него светились, губы дрожали.
– Я ваш сын, государыня, – сказал он неверным от волнения голосом. – И счастлив, что вижу вас – именно такую, какой я хотел видеть свою мать.
Королева выдержала паузу.
– А он неглуп.
Вот и все, что она сказала. Но взгляд ее сказал Михаилу Анатольевичу, сделавшемуся вдруг в силу своих необычайных обстоятельств чертовски проницательным, гораздо больше.
– Благодарю вас, – тихо вымолвил он и отступил на свое место.
Тут в дверь постучали.
Явились посланные за свидетелями. В кабинет следом за седобородым фактотумом степенно вошла почтенная бабка-повитуха, за нею – сгорбленная в три погибели старуха кормилица. Замыкал процессию Ловчий. Он кинул быстрый встревоженный взгляд на Овечкина и, убедившись, что тот пока еще цел и невредим, согнулся в поклоне перед королевой.
И началось расследование. Овечкину пришлось снять кафтан и нижнюю рубашку и предъявить родимое пятнышко на плече.
– Да-да, – монотонно бубнила «повитуха», – именно такое и было. Мне ли не знать, господа хорошие! Сколько младенцев принимала и всегда осматривала их досконально. Ибо бабка моя еще твердила мне, сколь много случаев подмены бывает, когда из-за наследства, когда из мести, когда еще из чего. Внимательно, говорит, смотри и запоминай, а еще того лучше – зарисовывай приметные знаки. Тут-то я просто запомнила – королевское, чай, дитятко, и одно родимое пятно всего и было, в аккурат на том самом месте, где ручонка к туловищу прикрепляется…
– Да, да, – скрипела и кормилица, – в первый день было пятнышко, а назавтра пропало. Мне-то невдомек, глупа была, решила – синячок сошел, вот и ладно…
Королева переводила взгляд с одной старухи на другую, слушала внимательно. На родимое пятно Овечкина смотреть она не пожелала.
– Конечно, роды были трудные, матушка наша королева тогда в бессознание впала, потому и не заметила. Где уж ей было на младенца глядеть! – завершила «повитуха» свои воспоминания.
Выслушав, старух отпустили с миром. Если подмена и имела место, они тут были ни при чем.
Слово дали дворянину Мартусу, и он повторил свой рассказ для королевы.
– Фрейлина Сандомелия перед тем, как затвориться в монастыре, остановилась у меня в доме, как у близкого родственника. При ней было дитя нескольких дней отроду, и она под великим секретом доверила мне тайну его рождения. Признаться, я не поверил ей – девица была не в себе, весьма огорчена своею ссылкой, – и потому хранить эту тайну мне не составило труда. Дитя я вырастил, как родного сына, и не ждал никаких последствий. Однако же не столь давно Сандомелия тяжело заболела и, впав в раскаяние, просила меня отвезти принца в Тагон, давши мне все эти бумаги и указав, которую искать повивальную бабку. Я не мог отказать умирающей и сделал все, о чем она просила. Вот он перед вами – Тайрик, или принц Ковин, я не знаю. Не мне решать столь важные вопросы. Я только выполнил порученное…
Королева подняла со стола лист бумаги с признанием фрейлины и уронила его обратно.
– За Сандомелией послали? – спросила она.
– Разумеется, – ответил король Редрик. – Если она не помрет в дороге, то будет здесь послезавтра. И что ты думаешь обо всем этом, дорогая?
– Не при посторонних, – устало сказала королева.
Редрик тяжело поднялся на ноги.
– Поместить этих двоих в западную башню. Обращаться хорошо, но караул приставить. Принцу Ковину пока ничего не говорить!
Седобородый кивал после каждой фразы.
Королева тоже встала и направилась к выходу. Проходя мимо Овечкина, она приблизилась к нему и заглянула в глаза.
– Посмотрим, – уронила она. – Ты похож… на моего дядю по материнской линии – белокур, голубоглаз…
Он ответил ей взглядом, в котором сочетались робость, преданность и надежда. Она покачала головой, отвернулась и вышла из кабинета.
* * *
Крохотная желто-серая ящерка, не заметная ничьему взгляду, бежала по потолку коридора следом за королевой и королем, стремительно перебирая лапками. Она шмыгнула через дверную притолоку в покои ее величества как раз в тот момент, когда двери готовы были захлопнуться за королевской четой, и притаилась среди резных украшений – танцующих пастушков и пастушек, – венчавших великолепный камин. Глазки ее, полыхавшие янтарным огнем, не отрывались от королевы Дамора.
