Отец Михаил никогда и ни с кем не спорил, только поглаживал черный переплет книги, изменившей его жизнь, но за него это прекрасно делал Боров-Боровский, для которого спор был естественным состоянием души. Нажившись в редакторах районной газеты, где даже пукнуть в своем кабинете было нельзя без одобрения районных властей, Боров-Боровский отводил душу в кухонных спорах. Ну, это неудивительно, таким образом две трети населения в свое время пар негодования выпускало — в кухонных ожесточенных спорах.
Вот и сейчас, едва только начался разговор, Боров-Боровский замахал руками и принялся возражать, хотя ничего особенного и достойного споров сказано не было.
— Отнять и разделить, — твердо сказал Боров-Боровский. — Но по умному. Почему? Так это вообще просто. Возьмите деревенского алкоголика. Представили себе такого? И как, по-вашему, сможет он эффективно управлять собственностью? Да у него глаза водкой залиты, а мысли заняты единственной мыслью — где на опохмелку достать? Как собственник он неэффективен, как, впрочем, и его жена, мысли которой тоже направлены в единственную сторону — как мужа от выпивки удержать? И таких семей по России тысячи. Напрашивается естественный ход — от управления государством и экономикой их необходимо вежливо, но твердо отстранить. Черт возьми, я лучше кухарке доверю управление государством, если у нее будет высшее образование. Пора понять, что горшки обжигают не бога, их обжигают мастера. Умные люди, знающие свое ремесло и хорошо владеющие им.
А мы впадали в крайности — брали из подвала люмпена и вручали ему бразды у правления уездом, а то и волостью! Ну, к чему это могло привести? К очередному витку разрухи!
— А вот я читал, что в Америке взяли сотню бомжей, обучили их по специальным программам, так из ста человек тринадцать докторов выросло, восемь менеджеров производства, да и остальные мордой в грязь не ударили. Помните, в прежние славные времена еще до Союза взаимозависимых государств, у нас Джо Квай выступал, комик американский? Так ведь из той сотни! — Скрябин провокационно подмигнул собеседнику, и Боров-Боровский немедленно купился.
Он выразительно вздохнул.
— А ты не понимаешь? — сказал он. — Это ведь американские бомжи были. У них тот бомж, который за пособием на старой машине приезжает. И переучивали их американские специалисты. С ними ли нашей Марье Ванне соревноваться? Нет, брат, еще не одна тысяча лет пройдет, пока русский народ демократии научится. А пока его надо осторожненько от власти отодвигать, пока не натворил он чего-нибудь. Русский демократ, особенно из разночинцев или младших научных сотрудников, всегда деспот, которому в нужном объеме не дали власти. А если ему эту власть дать, то из него такой диктатор получится! — Боров-Боровский звонко чмокнул кончики пальцев и хитро прищурился. — Да что далеко ходить, достаточно оглянуться!
Намек был более чем прозрачен, но, по счастью, на него некому было обратить внимание. Однако Скрябин поморщился и подергал себя за мочки ушей. Боров-Боровский виновато развел руками.
Отец Михаил робко улыбнулся, отложил Библию, нагнулся за сейф, в котором хранилась церковная касса и секретные документы из управления губернской епархией, и достал оттуда бутылку кагора, сладкого крепкого вина, когда-то изготовлявшегося в неведомой и далекой стране Молдавия из винограда сорта «кабэрне». Бутылка была пыльная, и от горлышка тянулась оборванная паутина.
— Хватит вам спорить, — сказал он. — Все спорите, спорите… Давно уже причаститься пора.
«Кабэрне»! Ну что «Кабэрне»? Сухим вином голову не обманешь.
Глава шестая
Попадая в непривычные для себя условия, всегда чувствуешь определенное жизненное неустройство. Что и говорить, городской житель для постоянного проживания в деревне не приспособлен. К неторопливой и бедной на события сельской жизни трудно привыкнуть. Ойкуменов от Скрябина как-то отдалился, у него свои заботы были, Боров-Боровский был приятным собеседником, но из сельских интеллигентов — широтой взглядов не блистал и все проблемы рассматривал в чисто прикладном значении — применительно к жизни Еглани.
Однажды они засиделись в «Гнедом аргамаке».
Как обычно спорили. В основном шел разговор о том, что будет через несколько лет.
— Земля прокормит, — сказал Боров-Боровский. — Схлынет эта накипь, — он неопределенно повел рукой по сторонам, — и останется мужик. А ему без земли нельзя. Оторви его от корней, пропадет. Для простого мужика ничего не изменится, даже если государства вообще не станет. В этом случае мужик и земля все равно останутся. Собственно, кому какое дело, кто станет качать из недр полезные ископаемые? Какая разница кто это будет — коммунист из Пекина, деловой человек с Уолл-стрит или негритос из Зимбабве. Мужик ведь этих полезных ископаемых все равно не видит. А все эти разговоры о всеобщем благосостоянии, об обществе равных возможностей… Земля! Говном землю удобрил вовремя, зерно посадил как следует, вот и будешь с хлебушком. Свинью откормил — с мясом. А не одну откормил, так и на костюмчик «Адидас» заработал. Все от человека зависит. На земле нищим только лодырь последний может быть. Вот он и начинает мутить воду, орать больше всех, а как до раскулачивания доходит, первым на себя чужие портки надевает. «Поднятую целину» читали? Там это хорошо описано!
— Космополит, — с отвращением сказал Скрябин. — Государство — вот что помогает нации или народу выжить. И чем сильнее государство, тем больше шансов. Империя — это прежде всего сила. А весь мир сильных любит. На слабых никто не обращает внимания.
— Так ведь ты пойми, — замахал руками Боров-Боровский. — У нас на шее триста лет монголы сидели. И что же? Россия от того погибла? Ну данью обкладывали, не без этого. Резали немножечко. Так ведь Русь выстояла, объединилась и татарву послала… Где она, татарва? Где? А уж какая империя была, кого они только данью ни обложили!
— В каганате, — мрачно сказал Скрябин. — О господстве на азиатском континенте мечтает. И, между прочим, государство свое всеми возможными способами старается укрепить. Пока мы по губерниям разбежались. Было уже, все было. Уроки истории нужно внимательно изучать, а не игнорировать их.
— Уроки истории, — передразнил Боров-Боровский. — Весь урок — от земли не отрываться. И пьянствовать в меру. Мы ведь какие — терпим, терпим, а потом вдруг всем народом запьем. Тут время революций и наступает. Дурная голова рукам да ногам покою не дает.
— Бога нельзя забывать, — сказал до того молчавший отец Михаил. А что? И он в «Гнедой аргамак» заглядывал, сан ведь слабостям не преграда. — Заповеди блюсти, слугам господним сносные условия жизни обеспечить, церкви вовремя ремонтировать. Вся наша беда в том, что новая вера в светлое будущее себя изжила, а старая вера в Царствие Небесное прежние высоты себе вернуть не может. А в душе у человека что? В душах у людей пустота. Душевная пустота страшнее язвы моровой. Тело излечить может врач, а вот душу, душу только вера излечит.
— Вам, попам, только к власти пробиться, — отмахнулся Боров-Боровский. — Дай вам власть, тут вы себя и покажете. Так покажете, никому мало не будет.
