Вот и сейчас, принимая капитуляцию сибирских кулаков, жаждущих отдыха на юге, батька смотрел далеко и высоко, а потому сразу заметил странную парочку, сидящую на крыше вагона.
— Снять! — коротко приказал он и, заметив, что адъютант вскинул пистолет, поправился: — Снять и привести!
А это уже меняло дело.
Можно сказать, Скрябин и Ойкуменов родились под счастливыми звездами, поэтому жизнь их не закончилась у железнодорожной насыпи.
Некоторое время батька внимательно разглядывал их.
— Кто такие? — резко спросил он.
Узнав, что перед ним преподаватель университета и царицынский литератор, батька задумался. Проще всего было бы отпустить эту странную парочку, едущую неизвестно куда и неведомо зачем, на все четыре стороны. Или, наоборот, — в одну, а уж куда их там принимать, пусть на небесах решают. Но атаман Лукаш никогда не искал простых решений. Да и власть свою этим столичным жителям показать следовало, чтобы поняли, на чьей территории они находятся, чтобы знали, поганцы этакие, в чьей власти находятся.
Атаман Лукаш дернул щекой, словно на себя досадовал, и хмуро сказал:
— Ты, литератор, домой торопишься?
— Особо не тороплюсь, — вздохнул Скрябин.
— Вот и славно. Поработаешь на себя. Будешь Егланскую национальную библиотеку создавать.
Повернулся, скептически оглядел Ойкуменова.
— А ты, химик, пойдешь в распоряжение Поладьева.
Он и сам не знал, на кой ему сдались эти странные путешественники, наитие подсказало, что отпускать их не стоит. А интуиции своей атаман Лукаш верил. Не первый год она ему строить и жить помогала. Политик без интуиции — как гений, не знающий, в чем его способности заключаются.
Глава пятая
Те, кто верит в существование народных масс, зря представляют ее в виде однородной густой, безликой смеси с редкими посторонними вкраплениями. Народная масса состоит из разнородных и вполне самостоятельных личностей, живых, веселых, лукавых, каждая из которых вполне может сыграть свою роль в истории, если ей такая возможность представится. Совокупность общих чаяний этих индивидов в научном мире иногда ошибочно именуют народной волей, в то время как на самом деле они означают лишь вектор дальнейшего развития и ничего более. Был у Скрябина знакомый по фамилии Буквоверов, который пытался написать кандидатскую диссертацию на тему «Роль водки и самогона в общественно-историческом развитии России». Тема у него была самая благодатная: именно эти два напитка сыграли существенную роль в перестройках периода двадцатого-двадцать первого веков, и, возможно, мы с вами стали бы свидетелями научного открытия, коренным образом меняющего взгляды на политические события последних ста двадцати пяти лет, если бы соискатель не увлекся практическими экспериментами. Пытаясь объединить научные взгляды с экспериментальной базой, Буквоверов слишком увлекся и был зарезан пьяным оппонентом в очереди у дверей Машки-самогонщицы. Компьютера Буквоверов не признавал, предпочитая работать по старинке — пером и в общей тетради, результатами своих научных изысканий ни с кем не делился, а после его смерти все бумаги были немедленно изъяты по представлению юристов Царицынского ликероводочного завода и затерялись в архивах этого ведомства. Но кое-что Скрябин помнил. Так вот, в своей работе Буквоверов утверждал, что перестройка конца двадцатого века явилась естественной реакцией народного организма на ранее начатую антиалкогольную кампанию. Так это или не так, судить трудно, но надо отметить, что здравое зерно в рассуждения трагически погибшего диссидента все-таки имеется.
В Еглани пили все — даже свиньи.
Нет, это нельзя себе представить так, что свиньи пропивали какую-то наличность, наличности они не имели. А вот отработанную после возгонки самогона барду жители Еглани скармливали свиньям, чтобы не пропадать добру. А поскольку самогон в Еглани гнали в огромных количествах, егланские свиньи всегда бродили по поселку в состоянии подпития. Одни из них, оправдывая народную поговорку, валялись в прогретой дорожной грязи, другие приставали к случайным прохожим до тех пор, пока не получали от них бутылку пива или какое-нибудь иное подношение.
Атаман Лукаш первое время пытался бороться с всеобщей и поголовной пьянкой. Жители Еглани даже грудным младенцам давали пососать тряпочку, пропитанную водкой или самогоном, чтобы дети спали крепче и без ненужных сновидений. Сами они пили по поводу — благо в светском и бытовом календарях праздничные дни были отмечены в таком количестве, что егланцы порой стыдились брать в руки лопату или грабли, — а то и просто так. В конце концов, если в погребе стынет четверть доброго самогона, глупо давать ему настаиваться лишнюю неделю. Начав районную антиалкогольную кампанию, атаман даже расстрелял несколько особо ретивых потребителей, но стремительно тающая популярность и утрата народной поддержки, заставили батьку Лукаша крепко задуматься, а затем и вовсе отказаться от своих планов.
Третью гражданскую войну население Егланского района восприняли как дарование давно ожидаемых свобод: явочным порядком они распустили органы власти и управления, поделили землю и стали ожидать покупателей на нее. Но тут атаман Лукаш объявил район зоной интересов коренного населения Егланского народа, пламенным декретом объявил о создании Егланской повстанческой освободительной армии и провел мобилизацию. Первыми законодательными актами нового государственного деятеля стали декрет о независимости Еглани, декрет о мире, декрет о земле и декрет о водке. Лукаша надо было понять — каждый правитель или объявивший себя таковым создает государства, исходя из собственных представлений о нем. Если бы атаман Лукаш был историком или хотя бы в молодые годы добросовестно изучал этот предмет, общественное устройство Еглани, он бы понял, что идет уже не единожды проторенным путем. Но он этого не знал и полагал, что привносит в общественно-политическую мысль что-то новое.
— А все ты! — хмуро сказал Ойкуменов и передразнил: — Соли там завались! Семь лет о соленой каше мечтал! Будет тебе теперь соль! Слезами собственными насолонишься!
Скрябин промолчал.
В конце концов, дела складывались не так уж и плохо. Библиотеку собирать безопаснее, чем ходить в атаки или добывать провиант на дорогах, ведущих к соседним районам. Немного смущало, что будет делать Ойкуменов у неизвестного Поладьева, но и здесь неопределенность выглядела успокаивающе — назвал же атаман Ойкуменова химиком, значит, и Поладьев занят чем-то подобным, а следовательно, и Ойкуменов рядом с ним будет в тепле и спокойствии.
Еглань выглядела муравейником перед дождем. Мирные жители вели себя степенно и спокойно, из домов выходили, только собираясь в гости или отправляясь в магазин прикупить чего-нибудь необходимого в хозяйстве. Оживление в поселковую жизнь вносили лишь, как и полагается бойцовым муравьям, рекруты повстанческой освободительной армии. В самом начале своей деятельности батька Лукаш, чтобы привить населению культуру пития, повелел в старом птичнике на краю Еглани устроить бар. В качестве птичника строение невозможно было использовать по причине отсутствия кур. Бар, который назвали «Гнедой аргамак», получился замечательный — с цветомузыкой и стойками для посетителей. Правил в нем ди-джей Пашка Неютин, красоты ради взявший себе псевдоним «Паю де Юта», а подавали там все, чем богаты были егланские просторы и, прежде всего, знаменитый егланский самогон. Человек несведущий вздохнет — подумаешь! И будет не прав, ибо егланские умельцы за годы сухого закона любимый напиток довели до немыслимого совершенства.
