Ему даже в голову не пришло обшарить меня. Ай-ай-ай.
На крыльцо вышел еще один мужчина. На вид ему было за сорок. На нем была белая майка, а поверх — незастегнутая шерстяная рубашка с закатанными до самого верха рукавами. На лбу блестел пот. Я не сомневалась, что на поясе у него за спиной пистолет. Волосы у него были черные, и только на лоб свешивалась белая прядь.
— Чего ты там возишься, Антонио? — У него был густой голос с заметным акцентом.
— Я его обыскиваю.
Второй мужчина кивнул.
— Она готова вас принять.
Антонио отступил в сторону и снова занял свой пост на крыльце. Когда я проходила мимо него, он причмокнул губами. Я почувствовала, как напрягся Мэнни, но мы вошли в гостиную, и никто никого пока не пристрелил. Исключительное везение.
В левой стене просторной гостиной была дверь в столовую. Напротив я заметила пианино. Интересно, кто на нем играет? Антонио? Не-е.
Мы прошли за телохранителем по коридору в большую кухню. Золотые прямоугольники солнечного света тяжелыми слитками лежали на черно-белом кафельном полу. Пол и сама кухня были старые, но все оборудование — новехоньким. У задней стены стоял один из этих «чудо-холодильников», которые сами делают кубики льда и газируют воду. Вся обстановка была выдержана в бледно-желтых тонах: Золото Урожая, Осенняя Бронза.
За столом сидела женщина лет шестидесяти с небольшим. Ее тонкое коричневое лицо пересекали многочисленные морщинки, как у человека, который часто улыбается. Снежно-белые волосы были собраны в узел на затылке. Она сидела очень прямо, положив изящные руки на стол. На вид она была ужасно безвредной. Добрая старая бабушка. Если хотя бы четверть того, что я о ней слышала, — правда, то лучшего камуфляжа мне еще не доводилось видеть.
Она улыбнулась и протянула к нам руки. Мэнни шагнул вперед и принял приглашение, коснувшись губами ее пальцев.
— Рада видеть тебя, Мануэль. — У нее было богатое контральто с легким бархатистым акцентом.
— И я тебя, Доминга. — Он отпустил ее руки и уселся напротив.
Ее быстрые черные глаза остановились на мне, все еще стоящей в дверном проеме.
— Итак, Анита Блейк, наконец ты явилась ко мне.
Странно было слышать эти слова. Я взглянула на Мэнни. Он взглядом пожал плечами. Он тоже не понял, что она хочет этим сказать. Чудесно.
— Я не знала, что вы меня с нетерпением ждете, Сеньора.
— Я много о тебе слышала, chica.
[4]
Много невероятного. — В ее черных глазах мелькнул намек на то, что это улыбающаяся женщина не так уж и безобидна.
— Мэнни? — спросила я.
— Это не я.
— Нет, Мануэль больше со мной не общается. Его женушка ему запрещает. — Последняя фраза прозвучала с обидой и горечью.
Бог ты мой! Самая могущественная жрица вуду на Среднем Западе ведет себя как отвергнутая любовница. Вот черт.
Доминга снова обратила сердитый взгляд черных глаз на меня.
— Все, кто связан с вуду, рано или поздно приходят к сеньоре Сальвадор.
— Я не связана с вуду.
Это ее позабавило. Все морщинки на ее лице засмеялись.
— Ты оживляешь мертвых, делаешь зомби — и говоришь, что не связана с вуду. Не смеши меня, chica. — Голос ее искрился неподдельным весельем. Похоже, я ей здорово подняла настроение.
— Доминга, я же сказал тебе, какова цель нашей встречи. И, по-моему, очень ясно… — начал Мэнни.
Доминга махнула на него рукой.
— Да, по телефону ты вел себя весьма осмотрительно, Мануэль. — Она подалась в мою сторону. — Он очень ясно выразил, что ты идешь сюда не для того, чтобы принять участие в моих языческих ритуалах. — Горечь в ее голосе была так остра, что ее можно было использовать вместо горчицы.
— Подойди-ка сюда, chica, — велела Доминга. Мне она предложила одну руку, не обе. Вероятно, мне полагалось ее поцеловать, следуя примеру Мэнни. Я и не знала, что пришла на аудиенцию к Римскому Папе.
Внезапно я поняла, что мне не хочется к ней прикасаться. Она ничего плохого не сделала. И все же каждый мускул моего тела стонал от напряжения. Я боялась и сама не знала, почему я боюсь.
Я шагнула вперед и взяла ее руку, не вполне представляя себе, что с ней делать. У жрицы вуду оказалась теплая и сухая кожа. Она усадила меня на ближайший стул, продолжая держать меня за руку, и что-то произнесла своим певучим низким голосом.
Я покачала головой:
— Простите, но я не понимаю по-испански.
Свободной рукой она коснулась моих волос.
— Черные как вороново крыло. От северной крови таких не унаследуешь.
— Моя мать была мексиканка.
— И тем не менее ты не говоришь на ее языке.
Мне хотелось, чтобы она отпустила мою руку, но Доминга не спешила этого делать.
— Она умерла, когда я была маленькой. Меня воспитали родные отца.
— Понятно.
Я высвободила руку и сразу почувствовала себя лучше. Она ничего мне не сделала. Ничего. Почему же я, черт меня подери, так дрожу? Мужчина с седой прядью встал за спиной Сеньоры. Он был у меня на виду. И руки я его видела. Черный ход и вход на кухню тоже были в моем поле зрения. Никто не подкрадывался ко мне сзади. Но почему-то волосы у меня на макушке зашевелились.
Я взглянула на Мэнни, но тот смотрел на Домингу. Он так крепко сплел пальцы, что побелели костяшки.
Казалось, я смотрю иностранный фильм без субтитров. Я могла строить любые предположения насчет того, что происходит, но не была уверена, что они верные. Мурашки по коже подсказали мне, что какую-то шутку с нами сыграли. А реакция Мэнни навела на мысль, что шутка предназначалась ему.
Плечи его резко опустились. Пальцы расслабились. Было ясно, что он вдруг обессилел. Доминга улыбнулась, блеснув зубами.
— Ты мог бы стать таким могущественным, mi corazon.
[5]
— Я не хотел становиться могущественным, Доминга, — сказал Мэнни.
Я переводила взгляд с него на нее, не вполне понимая, что произошло. И не была уверена, что хочу понимать. Я всегда охотно верила, что неведение — благо. Слишком часто так выходит.
Доминга обратила взгляд своих быстрых черных глаз ко мне.
— А ты, chica, ты хочешь быть могущественной? — Мурашки по шее расползлись уже по всему моему телу. Вот черт.
— Нет. — Хороший простой ответ. Надо бы почаще его употреблять.
— Может, и не хочешь, но будешь.
Мне не понравилось, как она это произнесла. Смешно сидеть в солнечной кухне в 7. 28 утра и дрожать от страха. Но это было. У меня все поджилки тряслись.
