На мне не было головного убора. Я снял наушники. И услышал звонок. Видимо, моя «Нокиа» звонила давно.
— Да! — сказал я.
Это была Катя. Она спрашивала — как заказ? Поехал ли я к ее соседке через два дома? Я спросил Катю — что же она не сказала — как фамилия соседки? Ведь ее фамилия Дерябина? А муж ее Дерябин? Да? От чего он погиб? Что? Застрелили? Ух ты! Кто? Да-да, прости, глупый вопрос. Да, я на месте, то есть — мы на месте, работаем. Кто — мы? Я с Потехиным. Он мой помощник. Да, я тебе про него рассказывал. Ну познакомишься как-нибудь. Приедешь с Санторини, познакомишься. А, ты оттуда в Лондон… Понятно!..
…Через неделю-полторы Зазвонов, внезапно заявившись ко мне домой, сказал, что Дерябин присвоил себе слишком много из общих средств. Не довольствовался тем процентом, который предназначался на воровство. Чьих общих средств? Средств на что?
Зазвонов положил мне руку на плечо.
— Плюнь ты на этого Дерябина! Надо думать, как Илюшку твоего спасать. Дети — это единственное, что…
Он замолчал.
— Единственное — что?
Он не ответил, сказал, сколько будет стоить адвокат и что деньги найдет, а я отдам, когда смогу. Друзья ведь для того и существуют, верно? Ведь верно?
5
Колокольный звон стелился по улице. На него откликалась решетка ворот, грозивших сорваться с вделанных в стену крюков. Дворник толкнул одну створку. Звякнула связывающая створки цепь. Дворник вышел на тротуар, повернулся в сторону проспекта, прошел от ворот несколько степенных, неспешных шагов, снял фуражку с галуном, начал креститься на купола. Андрей вышел из-за афишной тумбы и за широкой спиной дворника проскочил в ворота. Оставался швейцар. Днем он всегда должен был стоять в дверях.
Андрей ненавидел решетки, запоры, замки. На фабрике Прейса Андрей нагружал, толкал, разгружал тележки с заготовками для напильников. Грязная, тяжелая работа. После обработки кислотой от заготовок шел пар. Андрея вечерами мучил кашель, помогало лишь теплое молоко с медом и кусочком масла. Дорогое лекарство! Но зато напильником можно спилить дужку замка, подпилить решетку. Из испорченной заготовки для напильника был сделан узкий стилет, спрятанный за голенищем. Стилет выточил Петр. Исполнительный и вежливый, Петр обучился работе на станке, название которого, длинное, сложное, Андрей никак не мог запомнить. Но, конечно, стилет Петр сделал тайком. Хозяин, когда заходит в цех, здоровается со старшим мастером за руку, мастеру кланяется, Петру — кивает.
Прейс — двоюродный брат Вильгельма Каффера, управляющего имением. Каффер отдал Станиславу, отцу Петра и Андрея, в аренду яблоневый сад. С письмом от Вильгельма Петр с Андреем поехали в Петербург. Прейс взял братьев на фабрику. Только спросил — как теперь Станислав? Ведь работы в саду много, а все сыновья перебрались в Петербург. Андрей хотел сказать, что отец не платил ни гроша, даже после того, как получал деньги от перекупщика. Андрей как-то сказал, что ему нужны сапоги, что старые латать бесполезно. Они с отцом повздорили. Отец дал Андрею пощечину. Ничего об этом Андрей не сказал, только пожал плечами.
Прейс поселил их в маленьком флигеле. Прейс сторонник прогресса, считает, что рабочие и хозяева должны вместе составлять единое целое. Построил для своих рабочих несколько домов. Борется с пьянством. Оплачивает врачебные осмотры. Устроил библиотеку. При библиотеке — читальная комната. Библиотекарша — шепелявая девушка с педагогических курсов, Прейс с ней заключил договор: она работает полгода, он оплатит ее обучение за последний год.
Когда Андрей входил в читальню, девушка краснела, отворачивалась, потом, когда Андрей подходил к ее столику и просил что-то посоветовать прочитать, избегала встречаться с ним взглядом. Она протягивала ему книгу, Андрей садился так, чтобы видеть ее чуть сбоку, у нее был тонкий профиль, чуть пухлые щеки, припухлая верхняя губа, тонкая, грациозно изогнутая шея. То, что она давала читать, навевало сон. Сложные человеческие отношения. А все было просто. Очень просто.
Петр хочет стать мастером. Как старший, Владимир, недавно ушедший от Прейса на Ижорский завод. Прейс не хотел отпускать, Владимир был его лучшим работником. Потом Прейс согласился. Владимир ушел потому, что у невесты дом, большой дом в Колпино. Яблоневый сад. Андрей бывал в этом саду. Жалкое подобие сада Тышкевичей. Владимир спросил Андрея — нравится ему сад? Правда, что напоминает родные места? Андрей в ответ рассмеялся, это не понравилось ни Владимиру, ни его невесте. Высокая, статная. Когда гуляли на свадьбе, Анна даже казалась выше Владимира, а Владимир ростом не был обижен. Из трех братьев только Андрей среднего роста, Владимир и Петр настоящие гренадеры.
Петр — эсдек. Так сказал Лось. Андрей пробовал возражать, говорил, что Петр политикой не интересуется, он и Владимир только и хотят, как хорошо получать за хорошую работу. Семья, дети. Петр к тому же мечтает вернуться в родные места. Купить сад. Продавать яблоки. Но Лось не слушал. Сказал, что видит это сразу, что эсдекам доверять нельзя. Эсдеки любят на чужом горбу ездить. Если что-то для тебя сделают, то запомнят, потребуют вдесятеро. Деньги из московской конторы взаимного кредита прихватили. Так и сказали — вы на нашей квартире делали бомбы? наш техник вам помогал? — значит, деньги пополам, а потом выяснилось — не пополам, все забрали. Лось даже хотел прийти к ним с револьвером, под дулом потребовать отдать, отдать все. Не пришел. В Москве его искали. В поезде филеры. Пришлось сойти в Твери. Добрался на перекладных.
Андрей спросил — кому можно доверять? Никому! Так ответил Лось. Никому! Раньше можно было социалистам-революционерам. Но — раньше. У них теперь большая крыса, большая жирная крыса. Это Лось знает точно. Откуда? Лось ответил — чувствует! Крыса грызет эсеров изнутри, а их руководители в Женеве в это не верят. Исполнены собственной значимости. Презирают таких, как Лось, как Андрей, как их героические товарищи, погибшие и повешенные. Не говорят прямо, конечно, но презирают. Вместо этого говорят, мол, где три максималиста, там непременно один провокатор.
Значит, кто-то один из них, из оставшихся в городе. Бердников? Лось? Лихтенштадт? Их осталось не трое. Четверо. Вместе с Андреем. Андрей, после слов Лося о провокаторах, подумал даже, что провокатором можно быть, и не понимая, что ты провокатор. Можно поступать как провокатор. Попасть под влияние агента, не понимая, что это агент, выполнять его поручения. Он сказал Лосю об этом, о том, что провокаторы очень хитры, что агенты очень умны, но Лось ответил, мол, все они разные, вспомни, сказал, тех филеров в лесу, умные они были или глупые, люди вообще разные, из разных сортов мяса, но разность их только в сортах, мясо в тряпках — знаешь, кто так сказал? Андрей не знал. «Зачем, зачем я создавал из мяса в тряпках нежных фей?» — продекламировал Лось и сказал, что так сказал писатель, тот, что окает и о народе печется, любит комфорт, на московской квартире которого бомбы делали. А еще Лось сказал, что эсеры из Женевы прикарманили деньги максималистов, поделились с эсдеками, и те теперь булочки с маком едят, маслом намазывают.
