– Нет! – вскричал монах. – Я должен был остаться! Меня призвали к мученичеству, а я бежал, как последний трус!
Женщина, разговаривавшая с Лирой, покачала головой и в отчаянии прошептала:
– Нет, нет…
Деймон монаха был крошечным, похожим на обезьянку созданием: он носился взад и вперед по его плечу и руке, тер кулачками глаза и жалобно визжал. Женщина, хмурясь, отвернулась, но тут ее деймон что-то прошептал ей на ухо, и она снова посмотрела на Лиру.
– Вы… простите, я глазам своим не верю… наверное, я ошиблась? Ваш деймон…
– Нет, не ошиблись, – ответила Лира. – Моего деймона нет.
– Ах ты, бедная девочка! – прошептала женщина с неподдельным сочувствием.
Это настолько не соответствовало ожиданиям Лиры, что та растерялась, не зная, что ответить.
– А вы… э-э-э… часть этой группы?
– Нет-нет. Я просто услышала, как они говорят по-английски, и… Ты была внутри, в соборе? Ты знаешь, что там случилось?
– Нет… Хор вдруг перестал петь, а потом… Смотрите, кто-то вышел на паперть!
В толпе на верхних ступенях, сразу у входа, началось какое-то движение, людей расталкивали в сторону… потом показались четверо или пятеро солдат в форме патриаршей гвардии. Они выстроились защитным квадратом вокруг молодого человека в церковном облачении. Его испачканное кровью лицо и огромные, полные света глаза даже этим солнечным утром словно подсвечивал изнутри прожектор. Каждое пробегавшее по нему выражение – горе, жалость, терпеливая отвага, восторженное смирение при мысли о мученической кончине почившего патриарха – было видно ясно и четко. Он говорил… декламировал слегка нараспев… и от слов знакомых молитв толпа вновь сплотилась и забормотала церемониальные ответы всякий раз, как говоривший делал паузу.
– В жизни не видела такого бесстыдства! – с отвращением прошептала женщина. – Вот кто отлично наживется на всем этом ужасе.
Лира была с ней совершенно согласна. Маленький хлыщ как раз решил симулировать обморок и слабо схватился за руку самого симпатичного из гвардейцев, который отчаянно покраснел и поспешил поддержать его. Деймон клирика сказал что-то, исторгшее у стоявших рядом сочувственный вздох. Лира отвернулась. Ее собеседница тоже.
– Не уходи, – сказала она, и Лира внимательно на нее посмотрела.
Перед ней была женщина средних лет с простым, добродушным, веселым лицом. Ее щеки были красными, и вероятно… не только от солнца.
– Мне нельзя здесь оставаться, – сказала Лира, хотя сама не знала почему.
С точки зрения «Оукли-стрит», здесь происходили важнейшие события – наоборот, нужно было остаться и постараться увидеть и записать, как можно больше.
– Пять минут у тебя найдется? – спросила ее новая знакомая. – Выпьем кофе вместе?
– Да, – сказала Лира. – Спасибо.
Завыли сирены скорой помощи. На площади становилось все теснее: народ продолжал валить из собора, и еще больше прибывало по четырем улицам, сходившимся перед папертью. К первой скорой присоединилась вторая, столь же безуспешно пытаясь пробиться сквозь толпу.
Юный священнослужитель, все так же цепляясь за гвардейца, уже вещал что-то трем-четырем джентльменам, торопливо царапавшим в блокнотах.
– Гляди-ка, репортеры, – прокомментировала леди. – У мальчишки явно лучший день в жизни.
Она повернулась спиной к этому зрелищу и решительно двинулась прочь, прокладывая себе путь через людское море. Лира устремилась за ней. К завыванию скорых присоединилась новая тональность – на площадь подоспела полиция.
* * *
Через пять минут они уже сидели за уличным столиком маленького кафе на одной из боковых улочек. Лира была рада, что она тут не одна.
Леди представилась – Элисон Уэзерфилд, учительница в английской школе Алеппо, в Константинополь приехала на каникулы.
– Впрочем, не знаю, сколько еще нашей школе осталось. Город еще держится, но деревенские вокруг стали совсем нервные.
– Наверное, мне все-таки надо знать, что происходит, – пробормотала Лира. – Почему люди нервничают?
– Ситуация очень тревожная. Жуткие события сегодняшнего утра – часть общей картины. Над народом измывается закон, эксплуатируют чиновники, угнетают социальные структуры, и изменить это нет никакой возможности. Конечно, так шло годами, и ничего нового в этом нет, но уж больно питательной оказалась почва для розовой паники – вот она и расцвела…
– Что за розовая паника?
– Это здесь такая новая форма фанатизма. Тех, кто выращивал розы, теперь повсеместно преследуют. Сады жгут на корню и распахивают так называемые люди с гор, которые утверждают, что розы – скверна пред лицом Всевластного. Я даже не подозревала, как широко это успело распространиться.
– До Оксфорда тоже успело дойти.
Лира рассказала ей о перебоях с розовой водой в Иордан-колледже. Возможно, и не стоило признаваться, откуда она родом – это шло против всех ее правил, – но уж очень приятно было поговорить с кем-то сочувствующим. Такое облегчение… сопротивляться искушению оказалось невозможно.
– Но как же тебя занесло в эту часть света? – удивилась ее собеседница. – Ты приехала работать?
– Нет, я тут проездом, жду парома. Мой путь лежит в Центральную Азию.
– Неблизкая дорога. А зачем тебе туда?
– Собираю материалы для диссертации.
– На какую тему?
– В основном, история. Хочу увидеть своими глазами то, чего не найдешь в библиотеках.
– И ты… то, что бросилось мне в глаза…
– Без деймона. Да.
– Твое путешествие связано и с этим тоже?
Лира кивнула.
– В основном с этим?
Лира вздохнула и отвела взгляд.
– Стало быть, ты направляешься в Мадинат аль-Камар.
– Ну, я…
– Можешь не скрытничать. Я не шокирована и даже не удивлена. И даже знаю еще одного человека, который тоже отправился туда… только вот не в курсе, как у него дела сейчас. Я бы тебе посоветовала быть осторожнее, но ты производишь впечатление очень разумного человека и сама наверняка все понимаешь. Знаешь, как найти это место?
– Нет.
– В той части пустыни много заброшенных городов, деревень – можно годами искать нужную. Тебе понадобится проводник.
– Значит, это место все-таки существует?
– Насколько я могу судить, да. Признаться, когда я впервые о нем услышала, то решила, что это легенда или сказка о призраках. Как по мне, так все это звучит… неубедительно. Даже неправдоподобно. В мире и без того достаточно проблем и трудностей. Нужно лечить больных, учить детей, бороться с бедностью и угнетением, а не грезить о сверхъестественном. Но мне-то, с другой стороны, повезло. Я на своем месте в материальном мире, и меня полностью устраивает и мой деймон, и работа, которую я делаю. Понимаю, что не все вокруг так счастливы. Почему твой деймон ушел?
